[align=right]every day i wake up, then i start to break up,
lonely is a man without love;

с нетерпением ребенка в рождественское утро хель йоргенсен ждала каждой субботы — одного из немногих дней недели, когда ей удавалось по-настоящему выспаться, особенно после такой насыщенной событиями недели. по внутренним ощущениям, та превратилась словно в год — убийство министра магии, десятки раненых, что застряли в больнице св. мунго, бесконечная череда делегаций, что то ли помогает, то ли разнюхивает информацию в министерстве, и магглы… магглы, которые узнали о магии и избежали работы обливиэйторов. одним словом — небольшой британский рагнарёк. 

ссадины, оставленные на шее битыми стёклами, позволили хель работать дальше, ликвидируя последствия ужасного столкновения с пожирателями смерти, и оставаться дома вечером после перевязок в штаб-квартире в компании пушистой красавицы опал. поворачиваясь на болезненный бок, йоргенсен морщится и на мгновение просыпается, натыкаясь взглядом на часы — четыре семнадцать. ну что за проделки локи? как выходной — всегда просыпаешься раньше, чем хотелось. рядом недовольное урчание от того, что хозяйка пошевелилась и уже мгновением после опал осторожно утыкается мордочкой в шею и сворачивается в клубочек, заставляя хель снова забыться в беззаботном субботнем сне под едва слышное мурлыканье. 

хель снит итальянскую деревушку на берегу моря, скрытые бухты, песчаные пляжи и цветастые домики с красными крышами; хель творит во сне приливы и бризы, ощущая соль на кончике языка от тёплого ветра. босые ноги с разогретой жарким солнцем брусчатки вязнут в золотом песке, а море отливает жемчужным блеском, окутывая лодыжки морским капучино, что от остатков соли заставляет браслеты темнеть. хель опускается на мягкий песок, словно укладывается в свою пушистую обволакивающую постель и солнце играет на коже, заставляя под яркими лучами проступать россыпи маковых зерен, веснушек, на яблочках щёк.  йоргенсен морщит носик, отряхивая рыжие пряди волос от песка, а после открывает глаза, замечая на пляже около себя непривычную британскую птичку — та заливается противной, такой знакомой трелью, на что девушка тупит взгляд.

— чего тебе, шпионка британская? уже даже во снах снишься, — негромко бормочет волшебница, и тёплое море накрывает пеной песок совсем недалеко от её ног.

— цвиринь-цвиринь-ринь-динь-уинь, — настойчиво продолжает пернатая, и клюёт рыжую в ладонь, — ра-ринь, бо-динь, та-уинь. 

этот звук заглушает шум морских волн, заставляет хель задуматься о том, где она слышала эту песенку раньше. тик-так, стрелки медленно перемещаются по циферблату, тик-так. тик-так, f.u.c.k. резкое пробуждение, словно выныривая из под толщи воды, широко распахнутые глаза, испуганная кошка, убегающая куда-то на кухню, и противный щебет птички, что начала крутить крылышком у виска, вторым крылом указывая на циферблат — девять тридцать. календарь рядом с часами драматично сорвал с себя ушедший день, скомкав бумажку в шарик и обнажив день недели — пятница. 

— драккловы гребенки, — выругавшись, хель хватает вещи с ближайшего стула и набрасывает на себя рубашку и брюки, второй рукой посылая заклинание из палочки на кухню, чтобы чайник закипел. руки путаются в ткани, волосы запутываются в запасных пуговицах, пришитых с обратной стороны рубашки, одежда выглядит неопрятной и странной — будто за ночь рубашку кто-то перешил и расставил в ней ловушки, но хель уже наплевать — опоздания не были её фишкой, и не должны были ею стать. ауч, бедные волосы… рабочий день начался сорок минут назад с собрания, на которое она опоздала, а в десять начнется занятие по стихийной магии у стажёров, которых должна обучать йоргенсен. — ну хоть туда я же должна успеть, верно? — уже без такой уверенности спрашивает саму себя и оглядывается в блестящий чайник, что никак не хочет закипать. приложив обе ладони с его разных боков, хель концентрируется на своей стихийной магии огня и тот закипает быстрее, в последнее мгновение сбрасывая в сторону крышку с паром и обжигая ладони. — ауч, за что, железяка проклятая? 

покрасневшими пальцами собрав волосы в хвост, хель делает глоток чая и заходится кашлем, ощущая себя огнедышащим драконом — ведь ждать того, что тот остынет ей некогда. вещи прыгают в кожаную сумку и сделав ещё один глоток кипятка, так — на всякий случай, вдруг, ещё не ошпарила желудок — подходит к камину, чтобы взять в ладонь горсть летучего пороха и отправиться на работу, пытаясь притвориться что всё, так и задумано и это не она опоздала, а все остальные пришли пораньше. затрудненное спешкой дыхание сбивается, когда волшебный камин переносит её в общий зал министерства магии великобритании и хель оказывается одной из немногих в холле.

— о, мина, тебя там наверху обыскались, — не очень то весело произносит знакомая из отдела международного сотрудничества, — но… вижу твои шрамы сегодня выглядят получше,  — йоргенсен невольно ложит ладонь на ключицы, стараясь прикрыть их. 

— и тебе привет, минди, — сухо произносит девушка и упорно шагает мимо к лифтам, —с твоего позволения, полечу наверх, у меня скоро урок, — стараясь избежать разговора с коллегой, хель бежит чуть быстрее, указывая большим пальцем на двери, и заскакивает в один из лифтов до того, как минди грит успевает сказать что-то в ответ. пока-пока, сплетница.

оглядывая себя в зеркало в лифте, хель пристально изучает шрамы и ворот рубашки, покрасневший с одной стороны, пока не понимает одну досадную вещь — всё заживает не так быстро, как ей бы хотелось. стоп-стоп, а это что? отворачивая ворот, хель с ужасом понимает, что проблема вовсе не в одежде — это она её носит шиворот навыворот. щёки краснеют чуть сильнее и как только двери лифта открываются, ни с кем не здороваясь, рыжая бежит к своему кабинету и щелкнув дверной ручкой, забегает внутрь, тут же роняя сумку на пол и вытягивает полы рубашки из брюк, пока чье-то громкое дыхание не заставляет её встрепенутся. 

what the holy hell is that? мысль, которая остаётся не озвученной и впервые хель радуется тому, что слова не успевают вылететь журавлём в небо. обнаруживая за своим столом делегата из америки, который застрял тут вместе со всеми своими соотечественниками, волшебница поднимает бровь вверх.

— извините, мистер… ? — произносит  голосом чуть выше и громче, чем нужно. меня уволили. я опоздала и меня уволили. меня уволили. что, драккл побери, было на этом клятом собрании утром? судорожно оглядывая кабинет, хель все же убеждается, что это её кабинет и она не ворвалась на чужую территорию. — чем могу помочь? — не говори что меня уволили. н е  г о в о р и.  а лучше м о л ч и. стоп, это что, мои бумаги у него?[/align]

у геры и гейла есть почва для тэншн и динамики за пределами братско-сестринских
джеральдина слишком колючая и своенравная, горящая своим делом, вероятно у неё не было длительных отношений или если были, то партнер в какой-то момент осознавал что находится на десятом месте в списке приоритетов
гейл же наоборот очень на неё настроен, как радиоприемник на конкретную частоту, знает все её черты/заскоки и как с ними жить, и не обижаться на неё, и принимать её
и он для неё, как бы банально и слезливо не звучало, тихая гавань
она может прилететь с другого конца света, грязнаяуставшаязлая, а он вздохнет, обнимет её и пойдет набирать ванну/готовить ужин

y o u  w a l k  a l o n g  t h e  s t r e a m
your head caught in a waking dream
your protector's coming home (coming home)

[indent]Рунар сбрасывает торжественную мантию аль строгий вечерний смокинг и облачается в простой свитер с той же легкостью, с какой змея выскальзывает из старой кожи. Из трёх братьев — он переменчивый восточный ветер. Шелковые шейные платки и безупречно отглаженные рубашки с резными запонками чередуются со старыми стоптанными сапогами, удобнее которых пока ничего не придумано и не создано. Рунару не привыкать находить баланс между дипломатичной светскостью, где главенствуют изящные манеры и норвежской вольной натурой, требующей чего-то простого и понятного, а иногда и вовсе аскетичной наготы. За годы работы в Министерстве и при посольстве — он стал подобен воде, принимающей форму сосуда, в который её налили. И при этом Рунару необъяснимым образом во всех ситуациях удается оставаться собой, не позволяя другим перекроить его, изменить до неузнавания. Так бамбуковые побеги гнутся под натиском ветра, но не ломаются.

[indent]C демонстративным раздражением Рунар ослабляет узел галстука, когда «рабочая неотложная очень-очень важная встреча» оборачивается хорошо знакомой волокитой и долгими нудными разговорами, которых можно было бы избежать, сжав все в минуту конструктивного объяснения и пару бумаг. Но нет же! Нет! Пожалуй, он не закипал так сильно, — в конце-концов это его работа и ему за неё хорошо платят — если бы всё не выпало на день встречи с дочерью и семейный ужин в баснословно-великолепном ресторане, где столики бронировали заранее, за месяц уж точно. В последнее время они не виделись так часто как хотелось бы. Выкроенная возможность побыть вместе и поужинать была настоящим счастьем. Рунар испытывал досаду что все пришлось резко отменить. Когда следующий раз представится шанс свидеться и спокойно побыть друг с другом? Боги ведают!

[indent]Рунар прячет гремучее и стойкое раздражение за выверенными улыбками, словно острый клинок оборачивая в бархат.

[indent]А потом все рушится. И маска, которую Рунар десятилетиями использовал на работе — идет страшными трещинами, обнажая его кипучую натуру.

[indent]Рунар читает заголовки, видит колдографии взрывов и их последствий. В его голове пульсирует сначала одна лишь мысль «мы должны были быть там» и через мгновение сменяется еще более разрушительной-чудовищной
[indent][indent][indent][indent][indent][indent]«Хель должна быть там».

[indent]Его выпестованная выдержка — крошится, будто из сахара сделана, а не из дамасской стали, покрывается прорехами и не выдерживает натиска эмоций, которые обрушиваются единоразово и всей мощью.

[indent]Рунар помнил, как не находил себе места, пока в родильных палатах Сольвейг мучилась, давая их дочери жизнь. Он помнил, как беспрестанно тревожился, когда Хель впервые в школу отправлялась, когда сообщила о намерении присоединиться к аврорам, когда проходила испытания и экзамены, когда аврорские миссии сыпались на неё, точно из рога изобилия и ещё множество «когда». В родительской доле поровну и счастья, и ужаса. Рунару с трудом удается представить каково его братьям, чьи сердца болят не за одного-единственного ребенка — сразу за нескольких. Его сердце, наверное, не выдержало бы давно. Хотя он бесконечно готов благодарить Соль и мироздание за дочь. За драгоценную Хель. Без неё их жизни представить невозможно, ибо она — и есть жизнь. Её свет, дар и смех.

[indent] — Тыковка, — Рунар перепуганно-взволнованным таким был в месяцы, когда у Хель резались молочные зубы и он безустанно ходил с ней на руках, баюкал, напевал [неумело, но очень старательно] рыбацкие колыбельные на норвежском, бережно поил травяными настоями, облегчающими боль и горевал, что не может забрать у своей бедной девочки боль, чтобы ей стало легче и она поспала. — У меня сегодня отгул, взаимен вчерашнего дня.

[indent] Он осторожно обнимает дочь, удерживая её в объятиях чуть дольше, — жива, слава богам, жива! — оставляет мягкий поцелуй на медном виске и тревожно осматривает с ног до головы. Сдерживает себя, чтобы не выплескивать с порога беспокойный поток вопросов: «где болит? сильно болит? давай отправимся в Мунго? значит ещё раз отправимся! что тебе выписали? тебе дали отпуск? ты уверена, что не надо вызвать Рубена или одного из его сыновей?». Рунар делается очень суетливым, стоит речи зайти о его любимых женщинах, об их безопасности-благополучии и здравии.

[indent] — Я привез кое-что, — Рунар возвращает себе самообладание и проходит в глубь квартиры с уже практически профессиональной самоуверенностью, невозмутимой и собранной, словно он всюду желанный гость, только его тут и ждали. — Соль просила передать тебе некоторые целебные мази и снадобья. Она немного переусердствовала, их много вышло. То ли впрок, — красноречивый взгляд через плечо. — То ли на целый отряд авроров. О, здравствуй, Опал. — протянутая мужчиной рука пахнет знакомо и воспринимается кошкой благосклонно, в ответ позволяя себя почесать меж ушей. — Так как ты себя чувствуешь, милая?

[indent]В новостях много слов и мало сути. Однако обсудить произошедшее они могут позже. Сейчас [как и всегда] Рунара больше волнует состояние дочери. Плавным движением кисти он левитирует пальто на вешалку в коридор, всем видом показывая, что не намеревается уходить и от него не отделаться обыденным, насквозь фальшивым «все в порядке». Чужую ложь Рунар чует, точно гончая кровавый след в лесу, безошибочно. Иначе бы давно не находился на своем посту.

[indent]— Надеюсь, ты все ещё любишь lefse. — Рунар деловито осматривает кухонные шкафчики в поисках большой сковороды и в тоне его голоса слышится веселье, от уголков глаз разбегаются смешливые морщинки, но внутри него все ещё змеем Ёрмунгандом ворочается необъятная тревога.

[indent]Он не хочет давить на Хель, вынуждая её тратить силы на совершенно ненужные оправдания-объяснения. И потому кошачьим мягким шагом ходит кругами, и невзначай создает атмосферу, точно он просто так, между очередным собранием и рабочей поездкой, забежал к дочери, чтобы порадовать её картофельными блинами и поболтать о том, о сем за готовкой.

“Исторические события кажутся такими обыкновенными, когда живёшь в них„
— Альбус Дамблдор

[indent]Тучи над Лондоном сгущались — грозовое небо туманного Альбиона было скрыто уже около недели, словно пытаясь отразить погодой мрачные события, что произошли на мероприятии посвященном дню памяти Элдрича Диггори. Если бы Хель спала больше четырёх часов в сутки, то изумрудные вспышки магии, смерть и битые стёкла будили бы её вновь и вновь, высасывая из лёгких кислород и заставляя проживать один и тот же момент панической атаки каждую ночь. Я могла бы справиться лучше, — корила бы себя девушка, мысленно сражаясь с собственной совестью, указывая на ошибки, которые совершила в окружающем хаосе, проклинающая каждого в министерстве, кто назначил Редмонда быть её напарником по несчастью, — Я могла бы спасти больше волшебников. Но к счастью, в плотном расписании Хель не было места для здорового сна в восемь часом, потому все эти кошмары остались за кадром.

[indent]Йоргенсен никогда не брезговала своими обязанностями, когда дело доходило до работы — бывало, что ей приходилось до позднего вечера задерживаться, изучая новые улики по делам нарушителей правопорядка, брать дополнительные факультативные занятия стихийной магией для других стажеров и посещать вычурные министерские мероприятия, хоть на них она не всегда чувствовала себя в своей тарелке. Этот внутренний перфекционизм порой мешал жить ведь даже на выходных волшебница порой прибегала к работе, перебирая некоторые из документов дома, вместо того, чтобы наслаждаться времяпровождением с друзьями или семьёй.

[indent]Огромная капля сорвалась с карниза Министерства магии, падая прямо на щеку Хель Йоргенсен тем вечером. Утирая её тыльной стороной ладони, девушка поморщилась от того, насколько холодной была вода и ещё раз взглянула на небо. Хмуро, как в зимний день. Без изменений. Даже прожив всю жизнь в Великобритании, Хель Йоргенсен не привыкла к дождям и в пасмурную погоду предпочитала оставаться в теплом и сухом месте — желательно возле камина, чтобы внутренний пожар подпитывался искрами от потрескивающих поленьев. Умиротворенно… Ещё один порыв ветра заставляет Хель поёжиться и поправить мантию на плечах, завязывая шнурки на вороте потуже. Ещё… Затягивая их слишком туго, чародейка негромко зашипела, понимая, что задела шрамы на ключицах, полученные благодаря своему шикарному платью на банкете.

[indent]Прошло уже около пяти лет с тех пор, как волшебница совершила свой последний обход по знакомым улочкам Лондона в качестве патруля — младший аврор, прежде чем получить повышение в министерстве магии, обязан пройти тернистый путь, в котором ночные дежурства — что-то вроде добровольно-принудительного мероприятия, обязанного приучить волшебника дисциплине, а также научить выживать с ограниченным доступом ко сну в течении всей ночи. Впрочем, с того же мероприятия всё изменилось — рук не хватало, а добропорядочность Йоргенсен сыграла против неё, когда девушка вызвалась помогать и с этим нелегким делом. На дежурство наложились и многочисленные завалы, которые необходимо было денно и нощно разбирать, чтобы восстанавливать повреждённые кварталы. И, если повезёт, реабилитировать раненных волшебников и магглов, стирая последним их драгоценную память.

[indent]И пускай этими заданиями младшие авроры должны были разбираться самостоятельно, без старших, Хель не смогла бросить подругу заниматься этим в одиночку, когда увидела в расписании дежурств её одинокое имя рядом с сегодняшним обходом. Маргарет Булстроуд училась на Рейвенкло, и пускай в школе они не сильно общались, за годы стажировки и совместной работы удивительно неплохо сработались несмотря на тот факт, что в долгих разговорах за монотонной работой встречались и разногласия. В день, когда рыжую повысили, она не увидела радости на лице Булстроуд за подругу и не услышала поздравлений. Впрочем, спустя несколько дней, пропасть между ними затянулась и обе девушки вернулись к достаточно теплым отношениям, словно ничего и не случилось со сменой кабинетов и профилей работы.

[indent]Они условились встретиться у западного входа в Министерство магии, и, Хель по ненавистной ей привычке, пришла раньше — должно быть для того, чтобы мысленно ещё раз себя отругать за это. Ещё одна капля упала прямо на нос, и рыжая сделала пару шагов под козырек, мысленно ругая себя за то, что не взяла с собой одежду с капюшоном. Прорабатывая в голове сегодняшний маршрут, Хель прикрыла глаза и мысленно пронеслась по знакомым улочкам, отмечая те дома, с которыми судя по отчёту авроры расправились в предыдущие дни. На одном из таких мероприятий утром двенадцатого июня волшебница присутствовала тоже. Казалось, что с того момента запах гари и смерти застыл где-то в носу, вынуждая вдыхать его каждый раз, когда Хель делала вдох. Первый искореженный труп ударил по ней наиболее сильно. Остальные — заставили собраться и подавить приступ тошноты.

[indent] Маргарет появилась неожиданно, заставив Хель вздрогнуть и резко распахнуть глаза.
[indent]— Надеюсь, ты готова к бессонной ночи, — выдохнула рыжая и едва ли не зевнула, ощущая, насколько сильно ударили по ней эти долгих четыре дня. Сдерживая позыв после длинного рабочего дня, Йоргенсен кивнула в сторону кофейни напротив, — Если ты не против, мне кажется понадобится кофе.

Чувство опасности опьяняло, вызывало желание насладиться им, как бы глупо это не звучало. Играть в шпионов, собирать информацию, обмениваться ею, собирать десятки пергаментов компромата и манипулировать судьбами тех, кто изо дня в день, превращал жизнь простых волшебников в ад.
— Это последнее запланированное собрание, — волшебница строго смотрит на Исаака, — мы должны сменить местоположение, этот дом наш уже несколько недель, пора сдвигаться дальше, на границы оживленных дорог.
Ее нервный голос, единственный постоянный спутник, предвещал беду, Исаак говорил, что все это недостаток сна и слишком много работы, которую Хили взвалила на свои «хрупкие» плечи. Но обычно, во-первых, внутренний голос никогда не подводил ее, а во-вторых, безопасность превыше всего, в реалиях нынешнего времени, им необходимо было давно применить к себе зелье забывчивости, во благо дела.
— аparecium, — шепчет она и с пергаментов исчезают все буквы, чертежи и цифры. Хили предельно доступно объясняла каждому, кто становился ей ближе, чем собственная семья, они обязаны соблюдать устав, пусть и устный, но неизменный. Три волшебника отходят от окна и продолжают беседу, не замечая ее вздрагиваний, хриплого рычания, хаотичного складывания бумаг в стопку, применения заклинания уменьшения. Хили медленно перекладывает все свитки в свою нагрудную сумку и поправляет мантию, чтобы ничего не было заметно и разглядывает помещение. Ничего не забыла? Огонь в камине, теплым светом освещающий комнату, убаюкивал и невольно, даже не задумываясь, Лавиани расслабляется, позволяя себе, всего на секунду залюбоваться языками пламени и засмотреться на поленья, что тихо потрескивали.
   Заскорузлая привычка вынуждать себя быть всегда настороже, появилась еще со времен работы в штабе обливаторов, там часто ходят шутки, будешь зевать, ничего не вспомнишь. И хихикая со всеми, Хили с тех пор ходит оглядываясь. Потому что ей надо помнить, до мелочей, каждый шаг, пощечину, гадкое словечко брошенное ей в спину, чтобы уничтожить каждого жирного политикана, что возомнил себя богом. Министерство Магии прогнило до самых скрытых и потаенных уголков своих подземелий и казематов, ее выворачивало наизнанку от необходимости улыбаться, строить прекрасную, довольную мину, при столь ужасной, гадкой игре. Поэтому она здесь, в очередной «тайной» комнате, с заглушками, паролями, изменениями мест встреч, является эпицентром подпольной газеты, в планах которой, свергнуть нынешние устои, не оглядываясь не террор и беспорядки.
   Громкий лязг и визжащий грохот вынуждает ее оглянуться, сжать палочку и выставить ту перед собой. Молча, без слов, найти взгляд Исаака, приложившего палец к губам, кивнуть им на двери. Затаиться, помолиться всем богам за несколько затянувшихся минут и последовать неотрывной тенью, из комнаты за теми, кто пошел проверять обстановку. Сердце стучало в глотке, она делает глубокий вдох, выкатывает грудь колесом, так чтобы утихомирить расшалившееся подсознание и переступает через порог, навстречу полутемному коридору.
Она скорее чувствует постороннего, чем видит его. По особым параметрам, Лавиани с размаху упирается в чужака, чувствует как сжимается ее запястье и не успевает выкрикнуть заклинание, ругательство, хоть что-то, что привлечет внимание ее друзей. Все происходит настолько быстро, что подняв свой взор и увидев Карадока, волшебница лишь удивленно протягивает:
— О..
Он говорит так быстро, что ей приходится приложить массу усилий, чтобы понять каждое слово. С животным ужасом, волшебница оглядывается, пытается вырвать свою руку. Их надо предупредить!
— Отпусти меня.
Шипит, ее голос вибрирует от негодования и возмущения, все ее нутро рвется вниз, по пролетам лестниц, с призывов рассредоточиться, вынудить их сбежать, но он сильнее. Толкая ее взашей, не позволяя избавиться от хватки.
— Нет!!  Нет..
Повышая голос, спотыкаясь, взмахивая палочкой.
— tinnire, заклятье искрами вызывает визг в ушах, да такой, что даже опытный аврор, даст фору в несколько необходимых мгновений, не только им, но и тем, кто сейчас в гуще событий. Всполохи и крики, их топот по коридору, ощущение запертой клетки. Бьешься, словно рыба об лед, а выхода нет. Ее переполняет злость, жажда выручить своих друзей и осознание, если попадется она, все пропало. Политический скандал, крах карьеры будущего министра магии, заключение в азкабане и полный провал далеко идущих планов, что были связаны с газетой и раскрытием десятков грязных секретов. Она задыхается от быстрого бега и теперь уже ведет Карадока за собой, в крайней комнате есть лестница, ведущая на улицу. Лишь бы успеть, пока не нашли, не перекрыли. Проработав более двух лет в аврорате, Хили являясь довольно не глупой дамочкой, рассматривала планы, читала отчеты, изучала тактику и сейчас время работало против них. Распахивая двери и пиная ногой валяющийся плед, Лавиани откинула волосы с лица и осматривая комнату искала те самые небольшие двери.
— Вызови домовика!
Ее зрачки расширяются и она невольно сжимает его мантию. Домовики единственные, кто могут проникать куда угодно и когда им вздумается, по приказу хозяина нырнуть в самое жерло ада. Стоит только позвать.
— У нас мало времени, он поможет безболезненно и по щелчку перенестись отсюда. Даже невзирая на защитный купол авроров.
Она крутится волчком по комнате, захлопывая за ними дверь и запирая ее всеми заклинаниями, что приходят ей в голову. Им нужно время, столько, сколько возможно в этом круге безумия.

х corey hart — sunglasses at night х

— умоляю, скажи что ты не пойдешь туда сегодня? — осколок страха на блеске зрачка, выдавал в тебе тревогу за Сигнуса с потрохами. картина изломанного тела в растекающейся луже кармина, так и стояла пред глазами пестрой картиной трагедии, которую ты не в силах предотвратить. хочется затолкать его в чулан, запереть и выбросить ключ в топи, дабы никто его не нашел. пусть стучит и бьет с ноги по дереву. пусть вопит, сыпет проклятия и требует выпустить. лишь бы был живой и невредимый. как же заебало что жизнь разбрасывает вас по разные стороны баррикад.

— С О Н Я... — многозначительный взгляд, вторит громче слов. от чего по позвонкам электричеством дрожь прокатывается.

— Сиг, я прошу тебя, пожалуйста — за руку его хватаешь, он лишь мягко улыбается. по привычке, так нежно и по-доброму. твой единственный лучик тепла, в доме вечного хлада и льда. — я не могу оставить Сайруса на произвол судьбы, да мне и не позволят. это не тот случай, когда я могу просто уйти. — большим пальцем, костяшки руки поглаживает, успокоить пытается.

получается Х У Е В О.

понимаешь, но принять не желаешь. — гребанный отец, впутал вас в это дерьмо! — со стула к окну срываешься, ладонью лицо прикрывая. нервный тремор пряча за непроницаемой спиной. — словно не его дети, а туповатые болванчики, призванные выполнять все его приказы. как мне все это надоело. — плеча твоего касается, умоляет не горячиться. знает нрав твой ебанутый, что вечно прет против системы и не принимает условности, в которые семья вас с головой окунула.

— у меня нет выбора, Соф, но у тебя он есть. надеюсь отец не приступит к исполнению своих угроз в твой адрес. не начнет выгодно сватать тебя за очередную фамилию в списке святых. — твое лицо злобой перекашивается

— я не его племенная кобыла, которой можно распоряжаться. я сломала это колесо, когда свалила из под крыши его дома. — свято веря, что разорвала эту нить влияния, смотришь на братца, в чьих глазах тонет надежда. — я тоже хочу в это верить. — Сигнус всегда был таким. удивительно, как из этого ядовитого сада, смогли вырасти вы двое. те, что все еще способны чувствовать_любить_заботиться_верить в лучшее.

— тогда останься со мной до утра, не нужно этого делать. не рискуй собой. — молишь его остаться в твоей жизни, не сгинуть под запрещенными или в сырых стенах Азкабана. — я не брошу Сайруса... он наш БРАТ, Соня. — руками всплескиваешь, словно услыхала неслыханный вздор.

— брат, ха, как же. скорей папочкин миньон, наплевавший на нас с тобой, ради его одобрения. если отец скажет: "прыгай", Сай лишь спросит: "как высоко". все, лишь бы получить сахарную косточку. — подойдя к столу, подхватываешь бутыль огневиски, что прихватила сегодня из "хмельного гуся".

Сайлас, всегда был рад, когда ты захаживала к нему, и щедро отслюнявливал бутылку другую на дорожку. порой казалось что кроме дядюшки, Сиги и тебя, в этой семье не было никого, кто был бы в союзе с совестью.

— на самом деле, ты ведь сама так не думаешь. ты любишь Сая, в каких грехах он не был бы повинен. — непонятно, что бесило больше, факт того что братец был прав, или то, что он знал тебя лучше чем ты сама. — я не переживу если с тобой что-либо случится, ты понимаешь? — залив в глотку очередной шот, гулко ставишь стекло о кухонный стол и подойдя к брату грубо хватаешь его лицо в свои ладони.

— ты слышишь меня?! я не собираюсь хоронить брата из-за жалких амбиций человека, что дал нам жизнь лишь для того, чтобы изо дня в день, по капле забирать ее обратно. — черные залихватские завитушки, обрамляли до боли любимое лицо. ты видела его разным: радостным, влюбленным, грустным, злым и даже растерянным. одного в этом светлом лике никогда не было обнаружено по истечению лет — Т Р У С О С Т И.

х five finger death punch — wrong side of heaven х

тусклый свет кухни, давил титанической плитой на плечи. прижимал к земле и последнее дыхание вытряхивал. ссутулившись вниз головой. упершись локтями о колени, ты на пол соленые капли роняла. они насмерть о паркет разбивались, в одинокой мольбе прощались с последней надеждой на нормальность.

что же теперь делать, как быть.

из раза в раз, ты умирала и воскресала вместе с ним. родная мать так не седела за Сиги как ты, его младшая сестра.

— F U C K . . . —

истерично трешь глаза, будто бы пытаясь стереть зрение, дабы никогда более не лицезреть завтрашних некрологов в очередной газете. так привыкла с них начинать день, что все это дерьмо уже превратилось в параноидальную привычку.

кого винить, на чье ебало накричать? ноги на месте не держали, мозг кипел, все плотней закручивая шестеренки. в мозгу флэшбеками пронесся почти весь день и собрание ордена в том числе.

— Сириус — одинокое имя на полотне отчаянной истерии, зажглось А Л Ы М пламенем. сорвавшись с места, прочь несешься из ламповой квартирки в магическом Лондоне. прямиком на улицу, под столб промозглого дождя. каплям крупным лицо послушно подставляешь, позволяя влаге, щедро заливаться за шиворот, наспех застегнутой белой рубашки.

размашистыми шагами бега, прямо по лужам, не обращая внимания на то, что происходит вокруг. в проулок заворачиваешь, теряя ритм сердца, что колотится где-то в глотке. носками отталкиваясь от земли, к небу инстинктивно тянет, в момент когда руки плавно перетекать в крылья начинают. тело сжимается до невнушительных размеров, блеск вантаблэковых перьев его венчают. широким размахом и громким каром, в так скоропостижно наступающие сумерки.

с высоты птичьего полета, все кажется таким мелочным и незначительным. казалось, просто не останавливайся и лети куда глаза глядят. все проблемы будут уже не важны, все плохое останется позади и тебе больше никогда не будет страшно_больно_плохо. видимо отсутствие трусости, это семейная черта.

бросаться в омут с головой, твой принцип защиты; биться о глухую стену, способ сказать: я все еще здесь!
П О С М О Т Р И    Н А   М Е Н Я!

проблемы отцов и детей, вечны как сама вселенная, ничем не перечеркнуть боль, что он причинил тебе, но забрать брата, ты ему не дашь. эту битву с дьяволом ты не проиграешь, не будь ты Соня Трэверс, черт его дери!

неслась как оголтелая, разрезая небо, преодолевая ветряные потоки, лавируя между высотными зданиями и вот, заветный дом.

облетев пару раз по кругу, глазки_бусинки таки уцепились за нужное окно. на несказанную удачу, оно оказалось приоткрытым, и ты влетела в него, головой распахивая раму еще сильней.

в центре спальни, стоял вспаренный, только вышедший из душа юноша, завернутый в одно полотенце. заложив пару виражей вокруг него, ты приземлилась когтистыми лапами на пол. птичьи конечности, мгновенно начали удлиняться превращаясь в человеческие, и вот, ты стоишь вся вымокшая до нитки в спальне того, кому думаешь можешь довериться.

эх, не прогадать бы, Ч Е Р Т.

— мне нужна твоя помощь, умоляю . . .