Вегас не признает границ: в положении сына второй семьи есть неоспоримые преимущества — оправдывать дерьмовые ожидания слишком просто. С самого детства в нем видят лишь отпрыска тупиковой ветви — легко побеждать тех, кто тебя недооценивает. С пеленок его нарекли чудовищем, и это удобно — ему никогда не требовалось следовать нормам морали. Даже родной отец...

В жизни Вегаса действительно нет границ, но есть крепкая, непробиваемая стена. Ее размерам могла бы позавидовать Великая Китайская, да и скелетов в ней замуровано куда меньше, чем в той, о которую Вегас всю жизнь пытается не разбиться. Его отец — словно криво построенное ограждение тюрьмы для смертников: убогий кирпич, тонущий в свинцовых облаках, колючая проволока под вечным напряжением и слюни, капающие с клыков бешеных собак. Безнадега. Безнадега?

Именно эта стена долгие годы, — Вегас об этом даже не подозревал, — скрывает от него очевидные истины, которых так не хватает для комфортного существования. А может быть их выбивают из светлых мозгов кулаки, крепкие подошвы, неизменные каблуки, которые лишают ударами дыхания. Но лучше его, чем брата. Вегас не знает, почему не прекращает попытки взобраться, перевалить через острые зубья туда, в неизвестное. При полном отсутствии информации о территории за границами тюрьмы, есть шанс получить вместо награды за побег наказание. В такие минуты ему кажется, что даже смерть будет лучше его существования. В них его якорь — слепая любовь к брату, — служит настоящей удавкой.

Вегас улыбается. Иногда это сияющая маска, призванная соответствовать образу золотого ребенка. Иногда — волчий оскал. Или лучше сказать — шакалий? Настоящие хищники — основная семья. Они же всегда жрали ту падаль, которую им оставляли. Мысль, отдающая трупным смрадом, всегда отравляла его душевное равновесие. Зависть. Зависть?

Зависть. У нее кислый привкус ревности к отношениям сына и отца; послевкусие лайма и наркотического дурмана.

Вегас долгие годы верит, что стена, разбивающая жизнь и личность напополам, нерушима. Но уже больше недели он понимает, как сильно ошибался. Его встречи с отцом учащаются.

В первый раз он натыкается на трещину в камне где-то в дешевом мотеле на половине пути от Сонгкла в Наративат.

— Ты просто падаль, — у отца тяжелая рука.

Он всегда бьет по лицу. Раньше Вегасу кажется, что все дело в инстинктах, древних, как человеческая натура: унизить, оставить всем видную метку, заклеймить худшего сына. Но сегодня он понимает — все дело в том, что он мало похож на отца. Тонкие острые хищные черты лица достались ему от матери. Отец и правда метился не по нему. Он поднимал руку на мать?

Мысль мерзкая, как вкус дождевой воды в шторм: скрипит грязью на зубах, хранит все тот же аромат трупной гнили. А было ли все, что он знал, правдой? Когда он начал сомневаться?

Обычно, Вегас всерьез не огрызается. Он не боится — его навыки куда лучше, чем у половины лучших телохранителей отца. Но не у брата. Да, возможно, Вегас не так крут, как Порш, Кинн или Питт... Даже имя отдается в груди застарелой болью. В игры с вымещением ненависти к себе можно вдвоем играть.

У Вегаса не такая тяжелая рука, но остро отточенные навыки. Если его отец — как дубина, сжатая в крепких руках, то Вегас — это пуля. Метко, четко. Одного удара хватает, чтобы откинуть отца к стене. Это странно. Это дико. Это словно не он, не тот Вегас, который смотрит из зеркала каждый день.

— Да насрать. Я это получил от тебя. Я такой же как ты. Все, чему ты научил меня, — Вегас не кричит.

Ему не нравятся итальянские драмы. Сволочная вежливость дает куда лучшие результаты в любых ситуациях. Для того, чтобы выбесить и запугать, ему не надо использовать видимость дикости. Он сумасшедший. А сумасшедшим к лицу смокинг, очки и умная книга в руках.

— Проигрывать, — Вегас выплевывает это слово, тянет его по слогам. Впервые с момента, как позволил уйти Питу, он счастлив.

Это счастье граничит с безумием. Он снова и снова вспоминает простую истину, которая столько лет от него ускользает. Дело не в нем. Дело в том, что его отец — редчайший мудак.

— Что ты сказал? — опасно щурится отец.

Где-то за дверью ежатся от ужаса лучшие телохранители. Они хотели бы оглохнуть, ослепнуть. Оказаться от эпицентра неминуемой боли как можно дальше. Но внезапный штиль, устанавливающийся после грохота, их даже сильнее пугает. По лицу кхуна, который выходит минуту спустя, невозможно ничего прочитать. Только в мертвых глазах, в которые попадает бурая кровь из рассеченной брови, пугающая до ужаса ярость. Телохранители забывают, как дышать. Но Вегасу наплевать.
Пусть кожа болит от наливающихся синяков, и распухающая рука говорит о повреждении, которое стоит показать врачу, он торжествует. Это пока не победа. Не новая жизнь. Не шаг вперед. Это всего лишь первая трещина в давящей с детства стене. И за ней чудится кислород, а не адское пламя. Они с братом теперь обязательно будут в порядке.

Однажды. Когда Вегас решит пару мелких проблем. Одна из которых — найти способ вернуть себе то, что случайно сломал. Сломал до того, как осознал, какое сокровище ему чисто случайно досталось.
Но станет ли он возвращать?

Вегас ненавидит Наративат — редкостная дыра. Будь его воля, и деловых партнеров в этом месте у него не осталось бы. Но на лодках куда проще транспортировать оружие и наркотики, на которых построен весь бизнес его семьи. Именно поэтому он не собирается задерживаться в Наративате ни на день, ни на час, ни на секунду сверх необходимого. Встреча с новым партнером затягивается. Из-за подписанных спустя месяце переговоров бумаг Вегас выходит в ночь: время сумасшедших, влюбленных и местных карманников.

— Оставайся, — предлагает ему Пат.

Распорядитель семьи в этих местах всегда изображал к нему искреннее расположение. И пусть Вегас и раньше замечал, насколько улыбка не касается его глаз, только сейчас это начало вызывать у него отторжение. Раньше Вегас думал, что не заслужил другого. Разве это действительно изменилось?

— Ночь на дворе, — камуфлируя под заботу попытку выслужиться, добавляет Пат отечески.

«Эй, — думает Вегас, — ты старше меня на три года, один месяц и два дня. Этого для подобного поведения маловато, не находишь?»

Но вежливо улыбается. Раскланивается. Обещает быть осторожнее. И уходит, прикрываясь срочными делами.
Его план закрыт на ближайшие три месяца. Стараясь избавиться от щемящего чувства потери, Вегас мечется между делами, как раненная собака. Но все бесполезно. Его тянет в Крунгтеп с того самого момента, когда Порш выходит на связь.

— Мне нужна твоя помощь, — говорит ему Порш.

У мальчика все задатки иждивенки. Он очень быстро привыкает пользоваться Вегасом. Раньше это казалось милым. Сейчас — немного, самую малость, раздражает. Даже бесит. Но Вегас видит свой шанс, поэтому улыбается:

— У меня есть своя цена.

Он превышает все возможные скоростные ограничения по пути в столицу. Нет смысла торопится, но Вегасу кажется, что от этого зависит его жизнь.
Вегасу хочется убедить себя, что дело в привязанности к Поршу и бессмысленной надежде на взаимность. Но это неправда. Стоит прикрыть глаза, в тенях и убожестве появляется вовсе не смуглый любовник кузена. Гладкие мышцы, бледная кожа, следы усталости. Татуировка, которая гладит его против шерсти самим фактом своего существования.

Блядь.

Вегас верит, что о любви знает все. Верит, что он по-настоящему влюбляется в Порша. Он ни хрена не знает о своих чувствах до прошлой недели. И это его раздражает. Вегасу хочется убивать.
Вегас не может позволить себе убивать. Впервые в жизни он думает, что если немного — хоть немного — исправится, возможно, он получит свой шанс починить то, что сломал.
Гадство.

— Я не знаю ничего об этой фотографии, — говорит Вегас Поршу. — Но я знаю того, кто может помочь. Но у меня есть своя цена. Тебе решать.

Эта цена неподъемная. Все еще видящий в Порше что-то светлое, Вегас думает — тот откажется. Не даст ни шанса. Когда Порш соглашается, Вегас чувствует бешенство. Впервые за долгое время ему хочется вмазать по смазливой мордашке женушки кузена. Но он сдерживается, как бы не хотелось орать: «он так защищал вас, а ты так просто решился его продать?!»

В конечном итоге Вегас сам занижает цену. Он уверен, Порш согласился бы притащить Пита и в загородный дом, а может и наручниками сковать. Но просит лишь устроить им с Питом встречу у бара. Это не безопасно. Здесь полно людей основной семьи, а у них много поводов смерти Вегасу желать. К тому же, нет причин верить, что Порш не разводит его, чтобы на блюдечке, обвязанного бантиком, на десерт муженьку поймать.
Но в отблесках таблички «The Root» не ощерившиеся оружием телохранители Кинна. Сердце заходится. Дергается и ноет палец, выдавая, что эмоции выходят из-под контроля. А глаза начинает щипать.

Пит бледнее, чем в те времена, когда следует за ним по пятам. Он выглядит уставшим, разбитым. Копией того себя, который исподволь — эти воспоминания приходят слишком поздно, а осознание их значения — неприлично запаздывают, — всегда заботился о непутевом отпрыске второй семьи.
В руках у Пита пачка сигарет. И Вегас хотел бы верить, что он действительно вышел, потому что в организме нехватка никотина. Но ему кажется, что Пит просто пытался сбежать.
В свете неона и уличных фонарей он выглядит угловато, гротескно — словно сошедшим с дорогой картины. Он хлопает себя по карманам. Знакомый жест. Но его зажигалка осталась в чужих руках, из которых сам он сбежал.
Пальцы немного дрожат, когда Вегас вытаскивает простенькую зажигалку с памятной гравировкой и предлагает Питу огня.

Вместо благодарности, — закономерно, чего еще монстру ждать? — получает лишь слепое дуло, направленное в грудь.
В столице жара. И металл не холодный — он обжигает через слои ткани. Или все дело во взгляде, в котором смешались болезненная паника, усталость и затравленность.
Пит совсем не похож на того, кто смеялся в лицо угрозам. Кто до последнего сопротивлялся. Вегас так долго старался его поломать. Поломал. Доволен, блядь?

Вегас делает шаг вперед, приближается. Они уже это проходили. Ему ничего не стоит выбить пистолет из руки. Вряд ли сил Пита хватит сопротивляться. Их странная связь честнее, чем все, что когда-то было в жизни у Вегаса. Пит мог ненавидеть его. Пит наверняка ненавидел его. И в то же время он оставался единственным в этом огромном мире, кто на деле о Вегасе позаботился.

Вегас никогда не хотел убивать Пита. И сейчас верил — это честно, острое, на изломе — взаимно.

— Если это поможет, стреляй. Пит, извини. Слышишь. Извини меня. Если это может хоть что-то исправить, — Вегас сжимает пальцами его запястье, поднимает руку.

Под его рубашкой — бронежилет. Он только вернулся из Наративата, где добрая треть населения с радостью согласилась бы старшего сына второй семьи убрать. Не за деньги, о, нет, они сами бы доплатили за такой заказ. Если Пит действительно хочет убить его, если это поможет его собрать из осколков, на которые Вегас разбил — бессмысленно в грудь стрелять.
Он поднимает руку так, что дуло упирается в лоб. Близко. Остро. Глаза в глаза.

— Мне сделать еще шаг? — спрашивает Вегас — тихо, сипло.

Может, так будет лучше. Глядя в глаза, Вегас чувствует себя максимально гадко. Он никогда не причиняет боль тем, кого любит. Это — правило, на котором теплятся остатки изломанной психики. И вместе с тем, даже осознав природу больной привязанности, он делает вещь, которая гаже всего, что произошло в убежище семьи.
Он покупает Пита у лучшего друга. Кто он, если не последний мудак, если подумать?

— Я не уйду. Не в этот раз. Стреляй.

Как он вдруг решил признаться: неловко оказаться посреди полного зала тех, кто всегда будет с маниакальным стремлением отыскивать твои слабости и пытаться поставить тебя на ступень, что многим ниже занимаемой ими самими, в танце, о котором ты и слышал-то украдкой, не то что бы знать хотя бы пару движений? Хаха. Да что он - оказывается - вообще знает о неловкости.

На самом деле нет никакого “вдруг”. И никакого двойного дна. Тарталья не умеет признавать свою немочь только на поле боя - того, на котором ты всегда с клинками наперевес и в шаге от поражения (гибели), противника или же своей собственной. И хотя сейчас мозаичный пол зала приемов мало чем отличается от оного - в его системе внутренних координат оно совершенно точно не стоит того внимания, того значения, которым по неведомой причине принято одаривать. Уймись у него внутренняя благоговейная дрожь от посвящения в новый титул всецело - ему бы ничего не стоило под первые незнакомые ноты развернуться лицом к (не)благодарной публике, развести руками и объявить: а можно, дескать, другого кавалера для леди? А то я опасаюсь в ногах запутаться и истоптать той наверняка изящные пальчики под носками туфель.

В конце-концов, он, пусть и весьма иронично названный для них всех, проживших с пару тройку, а то и десяток его жизней, ребенком, не танцор (и не шут, хаха). Его взяли в ряды Предвестников как бойца (а еще дипломата, манипулятора, провокатора и так далее по списку). И кто-то правда что ли ждет, что он обязан оказаться хорош в танце? Ее Милость точно нет. Царица явно ожидает от него, что если танцу за пределами скрещенного оружия вдруг нужно будет обучиться во благо интересов Фатуи - то он обучится. И быстро. Вот и все.

Она выдыхает - он вдыхает. Тоже чуть резче ожидаемого. И смешливо и якобы бесхитростно фыркает (как будто бы в легких успевает осесть остро-пряный запах чужих духов, что-то с нотками сухого и разогретого на солнце, а, может, уже и вовсе тлеющего изнутри дерева):

- К примеру, женщины гораздо более самолюбивы? Самолюбие порождает чувство безнаказанности. А это опасненько, - не менее опасно, чем ощущаются “шажки” чужих пальцев с острыми (такими можно разодрать пару-тройку сонных артерий играючи, кажется) коготками по собственному плечу. - В Предвестники что, идут за прощением? Уверен, что если в глазах той, что может принимать решения, тебе вдруг не посчастливится оказаться дурой, а мне - глупцом, то никакой скидки на то, что ты носишь корсет и юбки, а я - нет, не будет. Да и знаешь… Не смогу прожевать - проглочу так. И либо подавлюсь, либо выплюну. Зависеть будет от того, что именно попало в эти зубки.

Тарталья этими самыми зубками и клацает тихо над чужим ухом. Прежде чем они-таки уходят в танец.

Бездна его побери (снова, хаха), но это во сто крат сложнее, чем прицельный выстрел в десяточку с расстояния в полсотни метров. Аякс как просто юноша искренне надеется, что не сжимает руки на ладони и талии леди слишком сильно - он кошмарно сконцентрирован и сосредоточен на всех ее полунамеках и движениях-уловках, на удивление, позволяющих и впрямь самому двигаться так, будто он точно знает, что делает.

Жест-шаг-вдох-ритм. И никакого такта, если вдуматься.

Синьора забрасывает ему ногу на бедра - и он ловит себя на том, что спускает руку с ее поясницы ниже. Сам себя оправдывая в тот момент: всего лишь для устойчивости. Ведь центр тяжести чужого тела смещается. Жаль, от досадливого прищура, когда пальцы таки мажут по коже в отвратительно откровенном разрезе на бедре, оно не спасает. Аякс не хотел бы позволять себе лишнего - он просто не считает, что имеет на это право ( как и время, как и желание).

Хотя короткие рыжие волоски на загривке все равно поднимаются дыбом, под аккомпанемент хлесткого звука; чужие светлые волосы проходятся самыми кончиками по мраморному полу как плетью из замаха. Тарталья слышал, что одним из арсенала своих оружий Восьмая кнут и держит. И теперь никак не может отделаться от навязчивого желания глянуть одним глазком, как та с ним управляется.

На пол между тем названная Прекрасной леди в том числе сползает каплей ртути - такая же смертоносная отрава. Ее в какой-то момент Одиннадцатый вздергивает не законченности, не апогея красивого танцевального движения ради - ему просто вот теперь-то откровенно неловко. Не потому что в касаниях к ногам, от колен и по направлению к бедрам, есть нечто неприличное (это же танго, о котором он ничего не знает, хаха). Аяксу несвободно от россыпи едких мурашек по предплечьям и даже стеснительно от слабого и теплого давления внизу живота.

Какое, blyat’, фиаско.

Танец заканчивается, остро режет по слуху финальными высокими нотами гипнотической (кто это вообще придумал? Сама Бездна, не иначе), а он думает: я не готов. Точно также, как и начинать, вот так резко обрывать оный - со странным чувством душной неудовлетворенности.

Хотя, может, это в зале просто жарковато, людей (и нелюдей) то сколько, хаха.

- Миледи умеет быть щедра на комплименты? - он посмеивается, старательно перемежая свое привычное и беззаботное веселье с едва заметно, но сбившимся дыханием, и смотрит прямо. Что, в общем-то, фатальная ошибка. Ведь в отличие от легкой и раздражающей тесноты в самом себе, не ощутить, не понять никоим образом, что зрачки у него успевают сожрать с треть небесно-голубой радужки, расширившись. - Вот уж не думал. Позволишь?

Красивый жест хорошего тона: когда Тарталья ту ее ладонь, к которой вернулся придерживающим жестом собственной руки, тянет ближе. Это не поцелуй, нет, поцелуй бы стал кошмарной и обесценивающей слишком многое из этих маленьких и незначительных побед (а он правда считает, что только что справился с весьма сложной задачкой; как там говорит Тоня, с задачкой со звездочкой?) пошлостью. Это этикет. Сухое касание к тыльной стороне. Благодарность юноши ко вниманию леди.

Только вот во время этого прикосновения Тарталья в кой-то веке перестает улыбаться. Он смотрит - взгляд ложится на чужое лицо как будто снизу вверх - с кристально ясным осознанием: женщина перед ним чертовски опасна.

Хотя и еще до конца не понимает, почему именно.

[indent] Отчасти умом я понимаю, что несправедлива с Райаном. То, как я скрывала от него информацию о его ребенке, видя, что это мучает его, терзает, заботит (что странно, ведь Хадсон всегда был самодовольным ублюдком, обожавшим только себя самого), и все равно молчала. Использовала его, когда мне это было нужно, но даже не пыталась поставить себя на его место. Сказала только тогда, когда этого потребовала ситуация, чтобы провести ритуал по спасению моих друзей. На его же чувства мне было плевать. Чем, в таком случае, я отличаюсь от него? Чем я лучше? Я привыкла отталкивать близких, считая, что они всегда должны мне, словно это в порядке вещей, но где-то в глубине подсознания понимаю, что я забираю больше, чем отдаю им. Иногда мне кажется, что я плохой человек. Я настырная, любознательная и достигаю своих целей любой ценой. Я – искательница правды, и всегда докопаюсь до сути, но не всегда цель оправдывает средства, а мне незнакомы компромиссы.
[indent] Если признаться самой себе, то я знаю правду. Я злюсь на Райана за то, что он не смог бороться за мою мать, за меня, даже если и не знал о моем существовании. Виню его за бесхребетность, но прекрасно понимаю, что восемнадцатилетний юноши вряд ли смог бы противостоять своему влиятельному отцу. Тогда к чему эти пустые обвинения? Хадсон не зло во плоти, но я не могу избавиться от ощущения, что мне проще свалить вину на одного человека, ведь так мне будет гораздо проще справиться с многогранностью этого мира, в котором нет только черно-белых красок. Никто не идеален, мне ли не знать. Я считала Люси злобным призраком, а она оказалась одинокой девочкой, которой пришлось противостоять всему городу. И в итоге не выиграть этот бой.
[indent] - Ну, конечно, ты должен знать, - перекривливаю я  своего временного спасителя, и понимаю, что меня бесит тот факт, что привлечь пришлось именно Хадсона. Приток раздражения подступает к горлу, когда отец пытается меня остановить и поговорить. Передергиваю плечами от мысли о том, что назвала Райана своим папой. Стоит ли привыкать? Подавляю в себе желание развернуться и высказать все, что я думаю о человеке, являющимся мне биологическим родителем, и не понимаю, с чего вдруг меня одолевает такая реакция. В прошлый раз, когда я позвала Райана на ритуал, я подвергала его опасности. Он мог пострадать, и в глубине души, как бы я не злилась на него и не отталкивала, мне не хотелось снова заставлять его рисковать собой ради меня. В этом ли причина того, что я хотела бы вычеркнуть Хадсонов из своей жизни? Или все-таки отпечаток всего рода остался и на моем биологическом предке, а я, как могла, хотела откреститься от всей той подлости и коварства, что они извергли своими действиями. Райан меньше походит на Эверета сейчас, чем в момент нашей первой встречи. Он сильно изменился, не могу этого не признавать. Но я все-таки не готова так скоро впустить его в свою жизнь и свое сердце. Мне нужно время, а этот человек времени мне не дает.
[indent] Остановившись, разворачиваюсь к собеседнику и внимательно изучаю его лицо, хотя мыслями я далеко не здесь. Размышляю о том, куда успею к полуночи и как лучше поступить. Попросить Райана отвезти меня к моей машине или все-таки не делать огромный крюк, а забрать из дома необходимые вещи для ритуала и направиться сразу к побережью, чтобы точно не просрать оставшееся мне время. Выдыхаю, понимая, что не смогу избавиться от компании отца на ближайшее время и стоит еще раз попросить его о помощи. Не знаю, что меня выводит из себя больше – собственная несамостоятельность или его компания. Вероятнее всего, все-таки первое. Я не зря избегаю Хадсона, так как не хочу лишний раз давать ему повод надеяться на восстановление отношений. Не уверена, что готова к этому сейчас и давать пустых надежд ему тоже не горю желанием. Кажется, я опасаюсь разочаровать его, как он отчасти успел разочаровать меня. Нахожу в себе многие черты, присущие именно ему, и боюсь однажды стать похожей на своего деда, который ни во что не ставит жизни других.
[indent] - Мне нужно на северный пляж, - проговариваю я, - Только сначала мне нужно взять из дома кое-какие вещи, - уточнять я не собираюсь. Чем меньше Райан знает о моих делах, тем меньше шансов у него помешать мне. Или отчитать. Не хочу, чтобы он отчитывал меня, как делал Карсон в свое время, мне хватает одного отца-педанта, который и без того знает обо мне больше, чем мне хотелось бы. – Это не свидание, - фыркаю и раздражаюсь, что мысли у Райана только об одном. Я не глупый подросток, считающий, что нет ничего лучше тайного свидания в малолюдном месте. Я взрослая женщина, такой, по крайней мере, себя считаю, я имею право на личную жизнь, которую не стоит скрывать. А пощекотать нервы или заняться вещами поинтереснее можно совершенно в других местах. – Жаль, эта отмазка часто работала, - проговариваю тише, смеясь про себя. Сменяю гнев на милость. Компания второго отца в такое время не самая худшая, хоть блондин вряд ли презентует на звание отца года. Но, стоит признать, что в его присутствии мне будет спокойнее, чем в одиночку. Подстраховка не помешает. Вряд ли это тот случай, когда можно положиться на старшего, но все-таки логично, что одной мне так будет менее комфортно. Все может пойти не так, и Хадсон сможет либо прийти на помощь, либо позвать тех, кто в состоянии мне ее оказать.
[indent] - Нет, дело не в парне, хотя меня умиляет твоя забота о моей личной жизни, - слегка подкалываю я своего родителя, ухмыляясь легкой ехидной улыбкой. Почти беззлобной. Почти. – Мне нужно… - запинаюсь, подбирая слова. Что я должна ему ответить? Прости, Райан, я снова вызываю злобного духа, запертого в хранилище исторического клуба, чтобы он не навредил моим друзьям? А занимаюсь я этим в одиночку, потому что сама своими действиями позволила ему сбежать. Вдобавок еще дюжине других. Из горла вырывается хриплый звук, когда я не нахожу слов для объяснения. Выдыхаю и… внезапно ощущаю себя такой беспомощной… Ненавижу это чувство! Ненавижу чувствовать себя бессильной раскрыть загадку и защитить тех, кто мне дорог. – Мне просто нужно туда, ладно? Если не хочешь, можешь мне не помогать, - отгораживаюсь обычной своей привычкой выстраивать стену, словно обидчивый подросток. Не знаю, откуда это во мне, но мне проще сделать все самой, чем попытаться что-то кому-то объяснить. – Я сама найду дорогу, - только бы добраться до своей машины, брошенной черт знает где. Останавливаясь на перекрестке, я делаю вид, что не замечаю подошедшего отца, прилипшего ко мне, словно репях. Неужели эта черта тоже наша общая? – Ладно, я расскажу по дороге, - сдаюсь после очередных слов в мою сторону. Сколько бы я не строила из себя сильную и независимую, я понимаю две вещи: успеть я могу только с чьей-то помощью и то, что я не зря позвонила именно Райану, а не кому-то из друзей или отчиму. Нет, это не значит, что им я дорожу меньше других, хотя, черт дери, я в жизни не признаюсь в этом, просто сомневаюсь, что у Хадсона есть реальное право указывать мне, что делать (хотя даже Карсону уже это не под силу) и он, вероятно, не сможет отговорить меня не делать то, что я задумала.
[indent] - Помнишь, исторический клуб на Каштановой улице? – захожу я издалека, устремляя взгляд в ночное влажное после прошедшего дождя шоссе. – Там есть… был склад со всякими вещами, которые не следует открывать. – Упоминать о том, что я вытащила шаль для воскрешения, я все-таки не стану. – Так вот после недавних событий эти ячейки открылись и выпустили наружу то, что лучше было бы держать закрытым. И теперь нацелились на Джордж и на остальных, - потому что в данную минуту они находятся рядом с ней и охраняют нашу подругу. – Есть ритуал, который позволит мне отогнать духа от нее. – Затыкаюсь, думая, следует ли говорить следующую фразу, и все же решаюсь, - И привязать его ко мне, - я сжимаю в руке глиняного голема, который вытащила из заранее приготовленной сумки. Мы только что забрали ее из моего дома, вот только мне пришлось влезть через окно, чтобы Карсон не заметил моего появления. – Знаю, это не совсем то, что ты хотел услышать, - и лучше бы, конечно, мне пришлось бежать к кому-то на тайное свидание, вот только это не в моем стиле. Я сделаю все, лишь предотвратить (или, скорее, отвадить) беду, вновь свалившуюся на голову моим друзьям. И снова из-за меня. Может быть, мне вообще не стоит никого подпускать к себе. Они всегда страдают, просто потому что всегда поддерживают мои безумные идеи. Избавление от Аглейки стало желанной, но короткой победой. И теперь я должна все исправить. Никогда не была подвластна суицидальным мыслям, но в последнее время я все чаще вспоминаю свою мать, которая осталась совершенно одна, и все больше верю в то, что проклятье, которое преследует меня, не имеет магической силы. Оно больше похоже на необходимость постоянного одиночества, ведь только так я больше не смогу никого подвергнуть опасности.
[indent] Зачем я рассказала Райану о своих планах? Я ведь всегда стараюсь держать его и отца в неведении всех сверхъестественных событий. Кажется, это проблема детей и их родителей. Первые стараются все скрыть, чтобы не волновать старших. Теперь же я словно делюсь сокровенным с тем, кого не готова принимать в семью, словно сама даю шанс на строительство наших отношений раньше времени. Хотя, стоит признать, мужчина здорово мне помог, и не знаю, вдруг я никогда не была бы готова пойти ему навстречу, если б нам не пришлось сталкиваться в противостоянии очередным проблемам?
[indent] - Не хочешь мне что-нибудь сказать? – теряю я терпение, не зная, что вообще хочу сейчас услышать от человека, с которым совсем недавно обнаружила кровную связь. Многие скажут, что близкое родство может ничего не значить для тех, кто не готов стать семьей, кто не стремится к этому и даже отрекается. Но после известия о том, что на самом деле я никакая не Дрю, я словно потеряла часть себя, словно почва ушла из-под моих ног, затаскивая меня в болото растерянности. И, может быть, без Райана я так и не смогу выяснить, кто я на самом деле? Не хочу иметь ничего общего с семьей, причастной к убийству двенадцати членов экипажа морского судна, но младший Хадсон все же не так безнадежен, как я ожидала. Стоит отдать ему должное.

[indent] Отчасти умом я понимаю, что несправедлива с Райаном. То, как я скрывала от него информацию о его ребенке, видя, что это мучает его, терзает, заботит (что странно, ведь Хадсон всегда был самодовольным ублюдком, обожавшим только себя самого), и все равно молчала. Использовала его, когда мне это было нужно, но даже не пыталась поставить себя на его место. Сказала только тогда, когда этого потребовала ситуация, чтобы провести ритуал по спасению моих друзей. На его же чувства мне было плевать. Чем, в таком случае, я отличаюсь от него? Чем я лучше? Я привыкла отталкивать близких, считая, что они всегда должны мне, словно это в порядке вещей, но где-то в глубине подсознания понимаю, что я забираю больше, чем отдаю им. Иногда мне кажется, что я плохой человек. Я настырная, любознательная и достигаю своих целей любой ценой. Я – искательница правды, и всегда докопаюсь до сути, но не всегда цель оправдывает средства, а мне незнакомы компромиссы.
[indent] Если признаться самой себе, то я знаю правду. Я злюсь на Райана за то, что он не смог бороться за мою мать, за меня, даже если и не знал о моем существовании. Виню его за бесхребетность, но прекрасно понимаю, что восемнадцатилетний юноши вряд ли смог бы противостоять своему влиятельному отцу. Тогда к чему эти пустые обвинения? Хадсон не зло во плоти, но я не могу избавиться от ощущения, что мне проще свалить вину на одного человека, ведь так мне будет гораздо проще справиться с многогранностью этого мира, в котором нет только черно-белых красок. Никто не идеален, мне ли не знать. Я считала Люси злобным призраком, а она оказалась одинокой девочкой, которой пришлось противостоять всему городу. И в итоге не выиграть этот бой.
[indent] - Ну, конечно, ты должен знать, - перекривливаю я  своего временного спасителя, и понимаю, что меня бесит тот факт, что привлечь пришлось именно Хадсона. Приток раздражения подступает к горлу, когда отец пытается меня остановить и поговорить. Передергиваю плечами от мысли о том, что назвала Райана своим папой. Стоит ли привыкать? Подавляю в себе желание развернуться и высказать все, что я думаю о человеке, являющимся мне биологическим родителем, и не понимаю, с чего вдруг меня одолевает такая реакция. В прошлый раз, когда я позвала Райана на ритуал, я подвергала его опасности. Он мог пострадать, и в глубине души, как бы я не злилась на него и не отталкивала, мне не хотелось снова заставлять его рисковать собой ради меня. В этом ли причина того, что я хотела бы вычеркнуть Хадсонов из своей жизни? Или все-таки отпечаток всего рода остался и на моем биологическом предке, а я, как могла, хотела откреститься от всей той подлости и коварства, что они извергли своими действиями. Райан меньше походит на Эверета сейчас, чем в момент нашей первой встречи. Он сильно изменился, не могу этого не признавать. Но я все-таки не готова так скоро впустить его в свою жизнь и свое сердце. Мне нужно время, а этот человек времени мне не дает.
[indent] Остановившись, разворачиваюсь к собеседнику и внимательно изучаю его лицо, хотя мыслями я далеко не здесь. Размышляю о том, куда успею к полуночи и как лучше поступить. Попросить Райана отвезти меня к моей машине или все-таки не делать огромный крюк, а забрать из дома необходимые вещи для ритуала и направиться сразу к побережью, чтобы точно не просрать оставшееся мне время. Выдыхаю, понимая, что не смогу избавиться от компании отца на ближайшее время и стоит еще раз попросить его о помощи. Не знаю, что меня выводит из себя больше – собственная несамостоятельность или его компания. Вероятнее всего, все-таки первое. Я не зря избегаю Хадсона, так как не хочу лишний раз давать ему повод надеяться на восстановление отношений. Не уверена, что готова к этому сейчас и давать пустых надежд ему тоже не горю желанием. Кажется, я опасаюсь разочаровать его, как он отчасти успел разочаровать меня. Нахожу в себе многие черты, присущие именно ему, и боюсь однажды стать похожей на своего деда, который ни во что не ставит жизни других.
[indent] - Мне нужно на северный пляж, - проговариваю я, - Только сначала мне нужно взять из дома кое-какие вещи, - уточнять я не собираюсь. Чем меньше Райан знает о моих делах, тем меньше шансов у него помешать мне. Или отчитать. Не хочу, чтобы он отчитывал меня, как делал Карсон в свое время, мне хватает одного отца-педанта, который и без того знает обо мне больше, чем мне хотелось бы. – Это не свидание, - фыркаю и раздражаюсь, что мысли у Райана только об одном. Я не глупый подросток, считающий, что нет ничего лучше тайного свидания в малолюдном месте. Я взрослая женщина, такой, по крайней мере, себя считаю, я имею право на личную жизнь, которую не стоит скрывать. А пощекотать нервы или заняться вещами поинтереснее можно совершенно в других местах. – Жаль, эта отмазка часто работала, - проговариваю тише, смеясь про себя. Сменяю гнев на милость. Компания второго отца в такое время не самая худшая, хоть блондин вряд ли презентует на звание отца года. Но, стоит признать, что в его присутствии мне будет спокойнее, чем в одиночку. Подстраховка не помешает. Вряд ли это тот случай, когда можно положиться на старшего, но все-таки логично, что одной мне так будет менее комфортно. Все может пойти не так, и Хадсон сможет либо прийти на помощь, либо позвать тех, кто в состоянии мне ее оказать.
[indent] - Нет, дело не в парне, хотя меня умиляет твоя забота о моей личной жизни, - слегка подкалываю я своего родителя, ухмыляясь легкой ехидной улыбкой. Почти беззлобной. Почти. – Мне нужно… - запинаюсь, подбирая слова. Что я должна ему ответить? Прости, Райан, я снова вызываю злобного духа, запертого в хранилище исторического клуба, чтобы он не навредил моим друзьям? А занимаюсь я этим в одиночку, потому что сама своими действиями позволила ему сбежать. Вдобавок еще дюжине других. Из горла вырывается хриплый звук, когда я не нахожу слов для объяснения. Выдыхаю и… внезапно ощущаю себя такой беспомощной… Ненавижу это чувство! Ненавижу чувствовать себя бессильной раскрыть загадку и защитить тех, кто мне дорог. – Мне просто нужно туда, ладно? Если не хочешь, можешь мне не помогать, - отгораживаюсь обычной своей привычкой выстраивать стену, словно обидчивый подросток. Не знаю, откуда это во мне, но мне проще сделать все самой, чем попытаться что-то кому-то объяснить. – Я сама найду дорогу, - только бы добраться до своей машины, брошенной черт знает где. Останавливаясь на перекрестке, я делаю вид, что не замечаю подошедшего отца, прилипшего ко мне, словно репях. Неужели эта черта тоже наша общая? – Ладно, я расскажу по дороге, - сдаюсь после очередных слов в мою сторону. Сколько бы я не строила из себя сильную и независимую, я понимаю две вещи: успеть я могу только с чьей-то помощью и то, что я не зря позвонила именно Райану, а не кому-то из друзей или отчиму. Нет, это не значит, что им я дорожу меньше других, хотя, черт дери, я в жизни не признаюсь в этом, просто сомневаюсь, что у Хадсона есть реальное право указывать мне, что делать (хотя даже Карсону уже это не под силу) и он, вероятно, не сможет отговорить меня не делать то, что я задумала.
[indent] - Помнишь, исторический клуб на Каштановой улице? – захожу я издалека, устремляя взгляд в ночное влажное после прошедшего дождя шоссе. – Там есть… был склад со всякими вещами, которые не следует открывать. – Упоминать о том, что я вытащила шаль для воскрешения, я все-таки не стану. – Так вот после недавних событий эти ячейки открылись и выпустили наружу то, что лучше было бы держать закрытым. И теперь нацелились на Джордж и на остальных, - потому что в данную минуту они находятся рядом с ней и охраняют нашу подругу. – Есть ритуал, который позволит мне отогнать духа от нее. – Затыкаюсь, думая, следует ли говорить следующую фразу, и все же решаюсь, - И привязать его ко мне, - я сжимаю в руке глиняного голема, который вытащила из заранее приготовленной сумки. Мы только что забрали ее из моего дома, вот только мне пришлось влезть через окно, чтобы Карсон не заметил моего появления. – Знаю, это не совсем то, что ты хотел услышать, - и лучше бы, конечно, мне пришлось бежать к кому-то на тайное свидание, вот только это не в моем стиле. Я сделаю все, лишь предотвратить (или, скорее, отвадить) беду, вновь свалившуюся на голову моим друзьям. И снова из-за меня. Может быть, мне вообще не стоит никого подпускать к себе. Они всегда страдают, просто потому что всегда поддерживают мои безумные идеи. Избавление от Аглейки стало желанной, но короткой победой. И теперь я должна все исправить. Никогда не была подвластна суицидальным мыслям, но в последнее время я все чаще вспоминаю свою мать, которая осталась совершенно одна, и все больше верю в то, что проклятье, которое преследует меня, не имеет магической силы. Оно больше похоже на необходимость постоянного одиночества, ведь только так я больше не смогу никого подвергнуть опасности.
[indent] Зачем я рассказала Райану о своих планах? Я ведь всегда стараюсь держать его и отца в неведении всех сверхъестественных событий. Кажется, это проблема детей и их родителей. Первые стараются все скрыть, чтобы не волновать старших. Теперь же я словно делюсь сокровенным с тем, кого не готова принимать в семью, словно сама даю шанс на строительство наших отношений раньше времени. Хотя, стоит признать, мужчина здорово мне помог, и не знаю, вдруг я никогда не была бы готова пойти ему навстречу, если б нам не пришлось сталкиваться в противостоянии очередным проблемам?
[indent] - Не хочешь мне что-нибудь сказать? – теряю я терпение, не зная, что вообще хочу сейчас услышать от человека, с которым совсем недавно обнаружила кровную связь. Многие скажут, что близкое родство может ничего не значить для тех, кто не готов стать семьей, кто не стремится к этому и даже отрекается. Но после известия о том, что на самом деле я никакая не Дрю, я словно потеряла часть себя, словно почва ушла из-под моих ног, затаскивая меня в болото растерянности. И, может быть, без Райана я так и не смогу выяснить, кто я на самом деле? Не хочу иметь ничего общего с семьей, причастной к убийству двенадцати членов экипажа морского судна, но младший Хадсон все же не так безнадежен, как я ожидала. Стоит отдать ему должное.

Не все хотят подчиняться новым порядкам. Не все хотят, чтобы ими управляла девушка. Не все в ордене готовы признать, что появившаяся ниоткуда девчонка может разнести их в щепки, а заодно буквально поставить на колени. Кто может быть так силен и кто может так сражаться? Откуда взялась эта странная пришлая незнакомка, которая вот так запросто заявила свои права на трон Бездны?

Вот и сейчас этот маг действительно пытается сопротивляться. Да только зря. Все в этом месте дышит опасностью, но тело Люмин дышит еще большей опасностью, силой и уверенностью. Никогда до этого блондинка не чувствовала себя одновременно сильной и очень уязвимой. Словно сделай шаг в сторону и эта иллюзия просто рассыплется в прах в твоих руках. А мгновением позднее ты обнаружишь клинок под сердцем. В ребра гулко ударяется этот нервный орган, когда она видит в чужих глазах искреннее любопытство, густо замешенное на страхе. Когда ощущает от этого мальчишки что-то неуловимо знакомое. Есть что-то, что роднит его с братом. Братом, которого она потеряла.

Вот и сейчас, заглядывая в чужие глаза, на мгновение Люмин чувствует укол. Почему вот этот парнишка может спокойно жить, - мы не берем ситуацию с Бездной, - наслаждаться жизнью со своей семьей, когда она со своим братом разлучена? Кажется, одно движение и все, оборвется чужая жизнь. Девушка ярко представляет, как меч входит в чужое горло, обдавая ее брызгами теплой крови. И мгновением позднее просто улыбается. Такие мысли не стоит пускать в голову, сейчас - она поможет мальчишке выжить. Может быть потом он станет ее соперником.

Или присоединится...

- Грешница, да? Я бы скорее сказала, что я стала той, кто покорил это место и его обитателей, но тебе пока что не стоит задумываться о таком. Тебе стоит помнить, что ты не в аду. Ты не оказался здесь за какие-либо прегрешения или проступки. Тебе не стоит считать себя грешником, который пал и теперь вынужден провести все время здесь. Даже из самой темной бездны всегда найдется выход к свету. Остается только вопрос, так ли тебе нужен свет, чтобы полноценно существовать? - Она рассуждает ровно до того момента, как нового знакомого, - формально он даже не представился -, не прорывает. И это довольно забавно.

За этим монологом или игрой одного актера они доходят до небольшого помещения, которое словно бы кричит - "здесь кто-то расположился". Здесь есть несколько импровизированных лежанок, потухший костер, деревянный грубый сундук и котелок. Последний сразу ставится на огонь, а через несколько минут по небольшому помещению начинает раздаваться довольно соблазнительный аромат рагу. Люмин хоть и умеет готовить более серьезные и сложные блюда, ограничивается просто мясным рагу с овощами, чтобы подкрепиться. Да и новому знакомому точно не помешает что-нибудь съесть. Но первым делом девушка подает ему кружку с водой и платок. Он все еще испачкан чужой кровью и наверняка страдает от обезвоживания. Прежде чем оценивать потенциал спасенного, надо дать ему прийти в себя.

- Для того, кто оказался в подобном месте с одним небольшим кинжалом, ты показал себя просто великолепно, - отмечает блондинка, забирая волосы в высокий хвост и достает из ящика покоцанную тарелку, чтобы щедро плеснуть в нее рагу и протянуть мальчишке. А потом снабдить вилкой и улыбнуться.

- Мои припасы довольно скудны, но было бы кощунством не покормить такого воина, - Люмин же опускается на лежанку, позволяя себе немного расслабиться и приняться натирать лезвие своему меча, чтобы не дать ему затупиться. В таком месте твое оружие - это твой лучший друг, от состояния которого зависит твоя собственная жизнь. Забавно, не так ли? Она теперь доверяет оружию больше, чем людям вокруг.

Люди могут предать, но собственный меч - никогда.

- Ты напоминаешь мне моего брата, только тот постарше будет, мы с ним близнецы. К сожалению, нам пришлось расстаться по прихоти одного божества, - ровно в этот момент лицо Люмин, дополнительно освещаемое отблесками костра, становится жестче, словно глубокие морщины пролегают на нем. Но наваждение проходит за несколько коротких мгновений, и вот уже она продолжает свой рассказ.

- Можешь считать, что это место - всего лишь тренировочная площадка. Бездна может тебя одновременно переживать и выплюнуть, оставив без собственной жизни или подавиться, подарив тебе щедрую горсть новых шрамов и отметин от своих когтей и клыков. Все зависит от того, хочешь ли ты выжить любой ценой, - кончик ее меча указывает на пушистую гору чего-то, что похоже на скопление спящих котов.

- Я перестала считать, сколько их пришлось убить... - тихий смешок срывается с губ девушки, которая почти равнодушно накладывает себе рагу и потом смотрит на мальчишку, словно вспоминая о чем-то очень важном и серьезном. И через мгновение снова улыбается, позволяя себе стать расслабленной, молодой девушкой, которой ей стоило бы быть.

- Меня зовут Люмин, как твое имя?

синьора позволяет ему оставить последнее слово за собой – не говорит ничего вслед, не цепляет очередной колкостью, даже смешка легкого и презрительного не издает, чтобы не зацепить. не вернуть обратно и не продолжить этот абсурд, в который ее жизнь стала превращаться с появлением в ней чайльда. о, а ведь она бы могла – у нее в голове вертится сотня и одна фраза, которые обязательно бы его притормозили. но она не станет. она сможет остановиться хотя бы сейчас, раз уж сдержанность не стала девизом ее нынешнего посещения мондштадта, то хотя бы перед отъездом стоит вернуться «в себя». быть собой, а не совершать очередные непонятные, деструктивные для своей жизни вещи. раньше с ней подобного не случалось. ни стычек с предвестниками, доходящими до применения силы, ни этой нежности, которая пробежалась теплым потоком по венам, скрутив каждую мышцу жаждой ответной ласки. ни этого шептания имени, глядя в глаза с донельзя расширенными зрачками... она ведь видела, она читала его, как открытую книгу в тот миг – каждый его жест, каждое слово, реакции, что внутри его тела бурлят. у нее слишком много опыта, чтобы не заметить – еще миг, еще один шаг и они оба провалились бы в бездну, из которой выбраться было бы не так легко, как окончить бой с какой-то тварью. там, в этой тьме, оба были в проигрыше. и синьора никогда еще не была так близка к этому – последнему – шагу. хах, на нее даже обижались за эту дьявольскую неспособность становиться ближе!

- ты никогда не зовешь меня по имени, - говорит дотторе, чертя пальцем затейливые узоры, а может выписывая очередную мудреную формулу на ее голой спине. это щекотно. это приятно. и это дьявольски отвлекает от надевания чулка. синьора поводит плечами, то ли отмахиваясь от его незатейливой ласки, то ли стараясь подставить под касание другую чувствительную точку.
- кажется, сегодня я даже сказала «о боже!» - этого мало? – усмехается она, подцепляя верх чулка к поясу. поднимается с постели, потягиваясь и разминая приятно ноющие мышцы. сколько сегодня было? три раза? четыре? что, черт побери, дотторе замешал в те красные пилюли, которые они выпили за ужином? он, конечно, обещал фееричный эффект, но она даже представить себе не могла насколько. так долго они еще не нежились в постели, наслаждаясь раз за разом. а ведь за окном уже почти занимается рассвет.
- и ты никогда не остаешься до утра, - он приподнимается на кровати, ухватив ее за руку, поглаживая ладонь. кто бы знал, что безумный доктор, способный выпотрошить на своем операционном столе любое, даже живое в момент потрошения, создание, сделать куклу из человека, уничтожить играючи дракона урсу, потому что тот мешал попасть в мондштадт... кто бы знал, что он способен быть таким ласковым. она этого тоже не знала. и не сказать, что подобный сюрприз приятен. ей не нужна подобная плоскость отношений. ей достаточно того, что есть – разговоров за ужином, да секса после.
- пусти, - она стряхивает его ладонь со своей руки, надевает шелковый халат – их гостевые комнаты во дворце царицы к счастью соседние. далеко идти не нужно. и не нужно вычурных платьев, чтобы интересно провести вечер. не более – сбросить стресс от многочисленных заданий и тяжесть ответственности за них, обговорить новые и старые поручения, послушать кто где был и кого убил. ей просто нужно общение и отдушина. нельзя ведь жить одной войной, как бы капитано не утверждал обратное.
- злюка, - смеется дотторе, откидываясь обратно на подушки. он дьявольски красив – какой-то неживой, будто искусственной, выращенной в пробирке красотой. и сложен не менее идеально. порой кажется, что это он – кукла, созданная чьей-то талантливой рукой. дотторе живет уже не одну сотню лет, как и она, но не меняется, а будто становится все идеальнее. она часто задавалась вопросом – менял ли он что-то в себе самом? но никогда не задавала вопрос вслух.
- что, если однажды я захочу большего? – задумчиво спрашивает он, закинув руки за голову и задумчиво глядя в потолок. будто пытается решить сложную теорему, в которой она – одна из переменных.
- тогда все закончится, - лишь отвечает она, выскальзывая за дверь.

и так было всегда. все эти пять сотен лет. стоило начать требовать от синьоры большего – чувств, верности, привязанности, кольца на пальце и дальше по списку, - она уходила. безжалостно рубила любые отношения, оставляя приятное послевкусие от пережитого. к счастью, иль дотторе был умнее других и сумел остановиться первым, чтобы не потерять хотя бы дружбы, которая между ними завязалась. а все остальные... они считали, что смогут однажды укротить ее холодный нрав. и исчезали в прошедших веках, стираясь из памяти. этот ответ навсегда был в ее сердце – как только ты захочешь больше, тогда все закончится.

но она никогда не задавалась вопросом, что будет, когда она захочет большего?

она смотрит ему в спину, молча, понимающе. ей понятна и его обида на ее слова (если это можно назвать обидой, тут скорее раздражение) и на всю ситуацию в целом. в части ситуации, он наверняка ожидал от миссии большего. своего геройского участия, возможности проявить себя, доказать ее милости, что она не зря даровала ему новый статус, что он способен не только головы на поле боя сносить. и, даже если проверка на стойкость духа перед лицом зарвавшихся аристократов им пройдена, то ему этого явно недостаточно. чайльду нужна была разгромная, торжественная победа. довольствоваться малым он еще не привык. и не понимает, что отсутствие полного провала – тоже результат. и что не все дается так легко, не каждое их задание оканчивается успехом. это придет со временем. он сможет видеть то, что сейчас видит она – открывшуюся возможность, устраненного конкурента. одни плюсы. и у варки спустя пару месяцев не останется другого выбора, как принять северный банк с распростертыми объятиями.

и на слова... которые юному созданию кажутся противными – он ведь не такой, он не бегает за каждой юбкой, не затаскивает в свою постель тех, кто не способен отказать. он не пользуется своими властью и положением... чертов рыцарь. она могла назвать ему десятки таких же – кто начинал со светлого образа защитника с высокими идеалами, а заканчивал грязной репутацией и многочисленными шлюхами... удержится ли он от этого спустя годы? дверь в его комнату захлопывается. синьора смотрит на нее и думает – перебор. стоило чуть мягче? нет. она сделала все ровно так, как следовало. отвесила словесную оплеуху такой силы, чтобы желание находиться с ней в одной комнате пропало хотя бы на этот вечер. а в лучшем случае – надолго. потому что... проклятая бездна, его попытки бегать от нее по комнате, лично ее не остановили бы. эти несколько шагов расстояния не смогли бы ее удержать. уж лучше когда так – с отвращением да прочь.

синьора откидывается на спинку стула, запрокидывает голову и устало массирует виски. даже голова разболелась. слышит, как чайльд запирает дверь, что вызывает улыбку. они будто зеркалят друг друга – только этой ночью замки закрывала она, а теперь его очередь. она сидит еще долго, смотрит на запертую дверь, пытаясь понять, что дальше делать. что ей С НИМ дальше делать? она пытается верить в то, что возвращение в снежную все поставит на свои места. позволит выдохнуть, вернуть равновесие. их разведут в разные стороны новые задания. если, конечно, у царицы не возникли неизвестно откуда садистские наклонности. селестия, хоть бы не возникли.

возвращение в снежную, доклад царице – все проходит даже слишком мягко, слишком по нотам. синьора до сих пор не понимает, как так могло получиться – никаких суровых слов, никаких наказаний за нарушенные планы. стоя тогда подле трона ее милости, она никак не могла отделаться от мысли, что все прошло именно так, как было задумано. что никто и не надеялся на открытие филиала именно в эту их поездку. на короткий миг кажется, что царица и вовсе способна видеть будущее, да сталкивать всех лбами в нужном порядке и в нужное время. но нет, такого просто быть не может. а вот быть талантливым стратегом, да держать подле себя такого же – педролино, - это вполне, это да.
когда тарталья покидает тронный зал, явно обескураженный тем, что они так легко отделались, а синьора уже поворачивается к выходу, царица вдруг произносит:
- ты выглядишь усталой, розалин, - этот голос... как будто они лучшие подруги, но при этом промораживающий до мозга костей, - что-то случилось в мондштадте?
лгать царице – смертельно опасно. синьора ощущает зябкие коготки страха, мурашками пробежавшиеся вдоль по позвоночнику. но говорить сейчас правду означает расписаться в собственной слабости. собственной глупости. и внезапной эмоциональности, выходящей за границы ее понимания.
- это ведь была проверка? – синьора делает рискованный шаг, не отвечая на поставленный вопрос, но задавая свой собственный. она о той проверке, которую должен был пройти тарталья, о миссии, окончание которой и должно было стать провальным. но слышит ответ, который выбивает почву из-под ног.
- конечно, милая. для тебя.
страх впивается в позвоночник. достает до нервов. синьора оборачивается.
- и я ее прошла? – от улыбки царицы становится жутко. впервые за пятьсот лет розалин снова ощущает животный ужас, как и в первый раз, когда она оказалась у ног ее милости – умирающая и тянущаяся за спасительным глазом порчи. тогда она понимала, этой женщине ничего не стоит помиловать и убить ее. с равной вероятностью и вот этой – нежной – улыбкой.
- а кто сказал, что она закончена? – царица поднимается с трона и уходит, оставляя синьору оглушенной.

и вновь – месяц. и вновь зыбкое ощущение того, что все приходит в норму. дела, задачи, поездки, кавалькада любовников – реальных и только приписываемых. дотторе порой смеется – ты стала такой ненасытной, дорогая. она отбривает – а ты завидуешь, дорогой? но сама понимает – сколько не ешь полезную еду, а от любимого, желанного вредного блюда все равно будет сносить голову. как и у нее. каждый раз, когда тарталья попадается ей в коридорах, даже мелькая вдалеке, он заставляет в ней пробудиться то чувство – нежности, таинства, чувственности, которая властвовало над ней в закатном солнце мондштадта. заставляет вспомнить голубые глаза, две трети которых сожрал черный зрачок, его мягкие губы на своей ладони, его руку, держащую ее запястье. и голос этот, шепчущий имя ее...

тарталья для нее угроза. он - яд, который она столь опрометчиво вкусила и теперь умирает. нет, он хуже. ведь от яда можно, наконец, сдохнуть и успокоиться. а тарталья – наркотик, которого хочется еще и еще. снова и снова. и с каждым разом малой дозы становится недостаточно. в какой-то миг синьора перестает гнаться за удовольствием, потому что ни один любовник не может принести то, что ей так хочется. в какой-то миг она просыпается утром с идиотским желанием – будто непутевая влюбленная школьница бегать по дворцу ее милости в надежде где-то натолкнуться на объект воздыханий. в какой-то миг синьоре настолько плохо от себя самой, что хочется выблевать мысли о тарталье наружу. но не получается.

а столица снежной к тому времени готовится к осеннему фестивалю, хотя и осень здесь больше похожа на промозглую слякотную зиму. но улицы украшают флажками, иллюминацией и лозунгами. по проспектам гуляют раскрасневшиеся барышни, то и дело стайками бегающие от одного ателье до другого. на дворцовой площади, как сугробы по зиме, вырастают палатки – со сладостями, сувенирами, украшениями, - из которых торгаши зычными голосами зазывают «налетай, торопись!». синьору никогда эти гуляния не заботили – она предпочитала на это безумное время отправляться на горячие источники за город. раздражала ее вся эта обстановка юных пигалиц, у которых на носу был первый дебют в обществе. глупые, наивные дурочки, жаждущие найти свою истинную любовь среди кавалеров на балу во дворце царицы. аж тошно.

но не в этот раз, не в этот. просто вечером, за несколько часов до бала, прогуливаясь по проспекту под руку с дотторе, она увидела чайльда, выбегающего с кофром для бального платья из ателье.
- дорогая? – дотторе замирает на полушаге, потому что синьора не двигается с места, взглядом устремившись вдаль. он прослеживает ее взгляд и ухмыляется, - надо же, мальчишка да с платьем! выводит в свет свою подружку?
и пусть вопрос дотторе совершенно невинный. пусть она не должна вообще была обратить внимание на него – ну лишь мазнуть взглядом, да кивнуть, как знакомому. пусть синьора месяц из себя пыталась его вывести, как грязное пятно с любимого платья. пусть все летит к чертям, потому что внутри нее от вопроса кипит.
- повезло девочке, отхватила богатого да сильного, да, дорогая? ты уж должна оценить – выгодные союзы это по твоей части, - чуть склонившись к ее уху, нашептывает дотторе. синьора отмирает, перевод бессмысленный взгляд на него, да щерится улыбкой-оскалом.
- не понимаю, о чем ты. если бы я только выгоду искала, то ты мне зачем? – она не провожает взглядом тарталью, хотя слышит его звонкий голос, зовущий кучера. она не обернется. не будет. но все равно – взглядом через плечо мажет по проносящемуся мимо экипажу, в котором рыжая макушка да тревожная улыбка на юном лице. волнуется так, переживает... неужели? синьору больно иглой под ребрами колет. неужели он кого-то себе нашел? или кто-то был давно? бездна!

она давно не ощущала этого отравляющего едкого, заставляющего делать гадости, чувства, от которого земля под ногами полыхает. ревность. пламя внутри нее клокочет, лавой растекаясь по венам. он с ней игрался? если кто-то у него был давно, то к чему все эти жеманности, невинности, взгляды? нееет, не может быть. такое не подделаешь (хотя она могла бы, если бы не репутация отменной стервы). значит он кого-то встретил? невинную маленькую снежинку, для которой состряпал шикарное платье на деньги ее милости, на свое жалование предвестника? о которой так волновался, торопился... а она – синьора – места себе не находила весь этот месяц. желание размазать чайльда по стене подтолкнуло ее к сборам.

и вот, спустя пару часов, она прибывает во дворец. и, будто чувствует, будто точно знает, где его найдет – поднимается на галерею. туда, где они впервые встретились. останавливается на вершине лестницы, криво ухмыляясь – интуиция не обмануло?
или ее вело предательское предательское сердце?
но чайльд вот он – стоит, опершись о перила и глядя вниз на гостей, где так же небольшой стайкой стоят юные девушки. синьора, проходя среди них мгновение назад, казалась каким-то чужеродным объектом. ее алое платье, среди их – пастельных, - выглядело будто кровь на белом снегу. этой самый крови синьора сейчас жаждала. если у нее не получается выкинуть чайльда из головы, то она заставит себя. она будет его ненавидеть, если не может любить.

- присматриваешь себе кого-то? – она останавливается рядом, прислоняясь плечом к колонне, - ты только посмотри, сколько нежных и красивых бутонов расцветает. такому празднику место весной, но на весеннем льду так легко оскользнуться и сломать себе шею, жаль было бы дебютанток, - синьора посматривает искоса вниз, будто ненароком, а сама, suka, нелепо пытается понять на кого именно он смотрит, - хм, кого посоветуешь? может и я себе кого-нибудь выберу, - томным жестом касается пальчиками алых губ, - сегодня ведь все выходят на охоту. видишь? – она рукой указывает на противоположный угол, где собрались молодые офицеры, - они-то уж точно своего шанса не упустят. каждый сейчас мысленно выбирает, раздевает, оценивает, может даже уже ноги в своих мечтах кому-то раздвигает... – она видит, как вдруг задевают его эти слова. значит, ОНА среди дебютанток. значит синьора не ошиблась. но кто же? кому сегодня не суждено вернуться домой целой и невредимой?

В день, когда отец официально назначает Вегаса преемником и дает должность стажера на основном производстве, принадлежащем их семье, он также составляет и передает сыну его личный план развития. В нем детально расписаны шаги, которые требуется сделать для скорейшего достижения успеха.

Этот план больше похож на схему тренировок спецназа или курс для того, кто мечтает сдохнуть дорого, сложно, очень болезненно. К еженедельным занятиям английским и русским, курсам бизнеса при титулованном учебном заведении, тренировкам по рукопашке, стрельбе и самообороне добавляются мелкие семейные дела. Мелкие для тех, кто привык. На деле даже старым сотрудникам не доверяют того, что накидывают на Вегаса. Теперь ему в обязанность вменяется поддерживать хорошие отношения с телохранителями, проводить с ними совместные тренировки, планировать операции; встречаться вместе с отцом с партнерами; инспектировать раз в месяц завод по производству игрушек, на складах которого передерживается экспортное оружие; помогать с управлением швейной фабрики, которая достанется ему по достижении двадцати одного в личное пользование. В плане отца значится, что к двадцати он должен знать все дела и быть готовым управлять своим будущим бизнесом.

Не справится...

Это было даже интересно. Пусть отец никогда не желал признавать их с Макао своими сыновьями, но других детей у него не было. Чем именно кхун Кан (как в рабочих вопросах сложно звать его папой) мог ему угрожать? Кому он планировал бы передать управление семьей? Эта мысль могла бы расслаблять. Но Вегас мотивирован: он не любит проигрывать. Он прошел такой путь — не прошел, пробежал рысью, иногда срываясь на галоп, — что сдаться было бы сродни признанию поражения. Вегас слишком часто уступал главной семье даже там, где из-за права рождения не мог и участвовать. Естественно, он болезненно относился к каждому поражению.

Он действительно завидовал кузенам. В этой зависти в какой-то момент не осталось ничего доброго. Сыновья кхун Корна могли позволить себе то, о чем Вегас не мог даже мечтать: старший прохлаждался и делал, что хотел, потому что пострадал при похищении; средний совсем недавно выиграл певческий конкурс, и вовсе не потому, что обладал хоть зачатком таланта — отец позаботился (его собственный так долго, со вкусом и так зло болтал об этом); младший и вовсе смог выбрать жизнь звезды. Вегас же даже играть на гитаре учился украдкой и втайне: истинный сын побочной ветви семьи не имеет права распыляться и расслабляться. Все, что не служит усилению собственной власти, должно быть выброшено из жизни.

Вегас слепо следовал всем приказам, не видел студенчества. И при этом не получил ни единого слова одобрения от отца. Кхун Корн же гордился своими детьми, даже когда те творили очевидную херню. То есть всегда.  Вегас действительно завидовал. Он все еще верил, что однажды и он сможет получить хоть тень от этого. Ему мало надо, если подумать. Достаточно было бы одобрения отца, а все остальное он привык выгрызать зубами. И на этот раз Вегасу кажется, что он знает, как этого одобрения добиться. Он не допустит проигрыша. Потому что сделает верные ставки. Потому что обзаведется своими людьми и сможет копать под кузена.

И все-таки он ошибается, выбирая того, кто лишь кажется очевидно слабым звеном среди новых телохранителей кузена.

Первое, что делает Вегас, наводит справки. Среди новичков пара бойцов, переметнувшихся из ослабевших банд. Эти первое время будут грызть удила и выслуживаться. Так что их Вегас отметает.
Есть выпускник инженерного, взявший первенство города по стрельбе. Этот остается на крайний случай — как сложный, но возможный. Еще двое — друзья со спортивного факультета. Этих либо тащить парой, что накладно. Либо пытаться сперва разбить, чтобы снизить надзор напарника. Слишком велик риск провала. Так и выходит, что с порога Вегас кладет глаз на кажущегося перспективным Пита Понгсакорна Сэнгтама. Наивный южанин. Меньше месяца в столице. Таким проще всего вскружить голову шиком, блеском, возможностями.

Забавно, что с порога все идет не так: с Питом все складывается сложно. Наивный южанин оказывается — какое мерзкое слово, — честным.

Честные люди — чистый лист. Этот самый нонг Пит или правда не вписывается в привычные лекала, по которым отбирают телохранителей в основную семью, или просто настолько крут, что мог со старта отмазываться от закона: никаких приводов, даже штрафов за вождение нет. Все, что есть на новичка: он родился на юге, был региональным чемпионом по боксу, закончил школу — весьма неплохо, надо сказать. Не беден — нет долговых обязательств. Не богат — закономерно. Нет ничего бросающегося в биографии в глаза, что могло бы дать Вегасу быстрый путь к получению расположения.
По образу, что рисовался из собранной информации, Пит был не из тех, кто в конечном итоге шел в мафию. Хорошие парни оказывались в числе их работников от безысходности, поэтому им так сложно было доверять, поэтому их легко было совратить, перевербовать: нет никого мене верного загнанной в угол псины. Достаточно было узнать — что привело на опасную работу, и дать им это, немного добавив сверху приятного.

Вегас уже проворачивал такое для отца. Он значительно расширил шпионскую сеть семьи. У него были свои уши среди итальянцев, южных контрабандистов, северных наркобаронов и среди русских.
Для вербовки хватало недели.

Даже спустя две недели наблюдений он так и не понял, с какой стороны подойти к этому вечно улыбающемуся мальчишке.

На этом этапе, Вегас уже понял, что стоило бы отказаться и повернуться в сторону Арма. Инженеры — народ гордый, таких легко уломать.
Но к этому времени он сам себя загнал в ловушку. По выбранному пути уже вел азарт. Чем сложнее задача, тем больше удовольствия приносит решение. Именно поэтому в первый уик-энд, когда Пит получил вольную и отправился погулять по окрестностям столицы, Вегас — конечно, совершенно «случайно», — оказался рядом.

— Кого я вижу, — решив обозначить свое присутствие в тот момент, когда Пит устал ходить туристическими тропами и решил пообедать, Вегас нагнал его в дверях простенькой лапшичной и опустил руку на плечо. — Эм... нонг... нонг Кит, кажется? — нарочито исковеркал имя Вегас.

К текущему моменту он мог рассказать наизусть о Пите много фактов, большая часть из которых была личной. Но для мальчишки он должен был оставаться не заинтересованным в чужих людях. До поры. Сманивание кадров напоминало охоту: рано сунешься, дичь спугнешь. Покажешь нездоровый интерес и излишнее знание — проиграешь до старта.

— Какая удачная встреча. Меня кинули друзья, мне скучно. Ты же не откажешь кхуну Вегасу... тебе же уже рассказали, кто такой кхун Вегас? Да о чем я. Ты же вроде новый человек Танкхуна. Думаю, ты уже знаешь обо мне больше, чем я сам. Так вот, ты же не можешь отказать мне в малости. Не заставишь есть и скучать в одиночестве?

Вегас улыбается — чисто, светло. Эта улыбка заставляет сердца дев трепетать, а мужчин недооценивать долбонутого ублюдка, каким на деле и есть Вегас. Эта улыбка совсем не его, не настоящая. Но так сразу и не сказать. Для того, чтобы понять, надо знать Вегаса за масками. Таким, каким не видел его даже отец.
Вегас умел ставить в тупик тех, кому рассказали про гнилую натуру кузена из побочной ветви, потому что ангельская внешность и предельная вежливость никак не могли принадлежать плохому человеку.

— Нонг, ты же не собираешься здесь обедать? Куда смотрит мой братец? Он даже не дал тебе список приличных заведений, с которых стоит начинать? Надо срочно исправить. Здесь за углом припаркован мой байк. Если ты не имеешь неизвестной мне духовной связи с этой дырой, позволь прокатить тебя по окрестностям и накормить действительно вкусной лапшой.

Еще одна улыбка — мягкая. В отличие от хватки пальцев, которая не ослабляется на плече. Вегас не торопится давать Питу шанс ускользнуть от него, скрыться в толпе. Сбежать, пользуясь наверняка выданной рекомендацией. Той самой, которую в первый день заставляют заучивать всех людей старшей семьи: «Держись подальше от побочной ветви семьи Тирапаньякул».

— Ну, что скажешь? Или тебе страшно? — с ухмылкой подначивает Вегас.

«Я чувствовал спиной его взгляд» - расхожее выражение. Биологи объясняют это чувство доставшимся человеку от предков инстинктивному умению распознавать опасность по едва уловимым теням или шорохам, эзотерики расскажут вам про потоки энергии, которые излучает преследователь, а психиатры спишут все на паранойю. Рид был склонен признать возможной догадку первых и вполне доверял выводам последних, но сейчас, несмотря на боязнь оказаться в палате, открывающейся только снаружи,  был уверен, что взгляда никакого на самом деле не ощущает, а просто знает по опыту: Морган идет следом.
Дерек это умел: влететь в чужое личное пространство, прижать к стенке и вытянуть все, что таишь за душой. Не потому, что агенту так нравилось лезть в чужую жизнь, а потому, что помощь бывает нужна не только тем, кто о ней просит. Да и секреты хранить их заставляло не желание иметь что-то свое, сокровенное, принадлежащее лишь тебе, хотя именно так все обычно пытались оправдаться. Нет, человек склонен умалчивать о чем-то слишком болезненном, или о том, что заставляет испытывать стыд. Джей Джей не говорила о сестре, Морган не говорил о детстве, а сам Рид долго скрывала от отдела свою мать. Нет, стыдился он не матери, а того,  что силой  отправил ее в больницу, навещая совсем редко – боясь смотреть в лицо возможному будущему. Никто лучше них не знал, что прошлое нельзя перечеркнуть, став новым человеком, и потому, возможно, никто лучше них не вкладывал столько сил, чтобы оберегать тайны своего прошлого.
Все это Спенсер знал, но не умел, подобно Моргану, выбивать запертые двери. Он мог пытаться проявить участие, склонить к откровенности просьбой или проникновенной речью о дружбе, но не находил в себе смелости вломиться, если перед ним провели черту.
Шаг в открывшиеся двери делают синхронно. Рид жмет кнопку первого этажа, и лифт смыкает свои двери, на короткое время отрезая их двоих от всего остального мира и позволяя Моргану вспомнить один из самых неприятных моментов, которые Спенсеру приходилось переживать. Только мотает головой: нет, это совсем другое. Там он был одержим, причем, не столько желанием понять, докопаться до истины, сколько банальной местью брошенного когда-то ребенка. Здесь же нужно было сделать выбор, который мог круто изменить судьбу небезразличного ему человека не в лучшую сторону. И в уравнении сплошные неизвестные.
- Я должен был попытаться, - косится на Моргана, едва заметно улыбнувшись. Он не злился за эту настойчивость, скорее даже был благодарен, ибо его умение принимать решения в критических ситуация оставляло желать лучшего. Сейчас он берег не свои секреты, а хотел уберечь Дерека от возможных последствий, но когда они бросали друг друга из-за призрачной угрозы? Неважно, карьере, свободе или жизни.
- Только давай не здесь, - покорно приняв неизбежное, излагать Моргану все сию же минуту, в центральном холле, считает излишним. Конечно, с большой вероятностью на них никто не обратит внимания – в этом здании головы у всех настолько забиты своими делами, что и лобовых столкновений в коридорах порой избежать не удается. И все-таки хочется уединения, подходящего ситуации.
Через двери главного входа и налево, на стоянку, - здесь им вряд ли кто-то помешает, а запрет на разглашение информации для местных работников, опять же, явление обыденное, и никому не будет дела до того, о чем там решила пошептаться пара агентов. Резко затормозив, Спенсер лезет в свою сумку и после недолгих поисков среди кучи бумаг, которые пришлось поспешно туда бросить, извлекает свернутый номер вашингтонской газеты, однако, продолжает держать его в руках.
- Я должен был встретиться вчера вечером в Вашингтоне со старым школьным приятелем, - начинает тараторить в своей привычной манере, хотя и немного нервничая.  – Он сказал, что срочно нужна помощь, и когда я был уже на месте, позвонил снова, попросил как можно скорее забрать его. Все твердил «я не хотел», «меня заставили». Нашел его в какой-то подворотне, увез, потому что он страшно паниковал и твердил, что его обязательно убьют. Было  не до расспросов. Я всю дорогу пытался дознаться,  о чем речь, и он, видимо, боялся, что я привезу его в полицию или в ФБР – выскочил из машины на светофоре, и с тех пор его телефон не отвечает.
Выдохнув и словно опомнившись, Рид протягивает Моргану газету. Пока предыстория не объясняет всей сути проблемы, но и обойтись без нее было никак нельзя.
- Наткнулся сегодня на это объявление, - наклоняет голову на бок и указывает напарнику на короткое сообщений в самом низу страницы, в котором говорилось о розыске вашингтонской полицией голубого Volvo Amazon, водитель которого мог стать свидетелем преступления. – Номеров, у них, видимо, нет, но искать им придется недолго. Сколько их может быть в Вашингтоне и окрестностях?
Рид хоть и являлся для команды ходячим сборником статистики, были такие факты, которыми ему не приходило в голову интересоваться. По-прежнему оставалась логика: старя машина, большая часть уже не на ходу или отправилась на свалку, часть отсекалась по цвету – и в конце список окажется очень коротким.
- Почему наши свидетели всегда описывают машины как «вроде это был белый седан», а мне достался какой-то знаток старых автомобилей?
Сам Рид никого не заметил, слишком торопился и много отвлекался. Ему казалось, на той улице вообще не было ни одной живой души. Вот где пригодились бы глаза на затылке. Впрочем, какой толк знать, кто именно отправил к тебе полицию? И они в своих пресс-релизах тоже делали так: говорили, что разыскивают свидетеля, а не преступника, чтобы люди сдавали своих друзей и соседей из искреннего желания помочь, вместо того, чтобы ощущать себя предателем.
- Я не знаю, что там произошло, но, думаю, не карманная кража. И пока я могу делать вид, будто не видел этой газеты, только рано или поздно полиция все равно появится у меня на пороге. Или, что хуже, на пороге Хотча.
Смотрит на Дерека в ожидании реакции на свой сумбурный рассказ, беспокойно заламывая пальцы. Конечно, Морган не кинется на него с обвинениями, вообще не попрекнет: такое если и можно ожидать, то лишь от Хотча, да и он наверняка просто пожурит для поддержания марки. Вроде бы удобно, тем не менее, роль мальчишки, на которого даже всерьез не могут рассердиться, временами ударяла по самооценке.
Риду было стыдно. Да, он не собирался втягивать отдел в неприятности, сам не собирался ни во что влезать, но в очередной раз чувствовал себя шестилеткой, которому нечего сказать в свое оправдание, кроме как «я нечаянно» и виновато потупиться в пол. С должностью агента ФБР и званием профайлера совсем не вязалось неумение оценивать ситуацию и предсказывать последствия. И все всегда заканчивалось одинаково: друзьям приходилось его спасать.

...Уже стемнело и стало порядком прохладно, а парни даже не взяли куртки и перчатки. Их лица и руки щипал холод и из носов и ртов вырвались облачка воздуха. Луна бледно освещала слабо протоптанные тропинки. Они слишком задержались на своей прогулке, и это в любом случае не привело бы ни к чему хорошему: меньшим из зол было бы, если бы до них всего лишь докопался староста Джерард, и пошли бы слушки об их романе. Это забавно, с учётом того, что при всей странной сильной симпатии к Даки, Уиллоуби старался не компроментировать его перед Клемси. В конце концов, Уоллес был важен ему, как единственный реально хороший друг в этой жизни, и подставлять его под удар местной гомофобной шелупони Блейк не собирался. В новом Слотерхаусе тоже имелись не очень элегантные ребята, хотя до уровня бешенства Клегга вае же сильно не дотягивали. И все же Уиллоуби беспокоился, как бы на Даки не начали нападать с насмешками, посему не смел претендовать на его сердце, тем более, раз уж друг встречался с девушкой. Хотя самого Дона это словно вообще никак не волновало.
- Чего ты так взбеленился из-за этого мемориала, Даки? Там разные имена будут, - с одышкой спросил Уиллоуби, чуть не споткнувшись об корень.
- Имена жертв. А Клегг не жертва. Ради бога, разве тебе не противно от этой тупой лицемерной болтовни Хаусмана? Мы думали, его убили слизни, а он приехал и блеял как обычно виновато и неловко. Разве тебе не противно, что они хотят выгравировать там имя Клегга, которого должны были еще до моего приезда засудить за доведение Сеймура до самоубийства? Не противно после всего, что Клегг сделал с тобой? Он свёл тебя с ума и я уверен, что ты еще не все, о чем ты мне даже не рассказал,  что он с тобой творил. Он подстрелил этого идиота Хаусмана, а тот и сказать ничего не может. Держу пари, он никому не рассказал, кто выстрелил ему в бедро. Уилл, ты блять обязан разозлиться и поднять шум, а не смотреть потом на... Ай! - на этом моменте Дон, по всей видимости, наступил в ямку и чуть не упал, но Блейк схватил его за шкирку и поставил обратно. И спрятал взгляд. Это все было как-то неловко. Большинству окружающих Уилла людей было плевать на его чувства. А Дон злится за него так, будто за собственные унижения. Честно говоря, Блейк даже не до конца понимал и не до конца верил, что такое возможно. Да, он верил Донни, но это каким-то странным образом не мешало ему не очень верить, что в этой жизни нашёлся кто-то, кому не наплевать на него. Даже Сеймур бросил его: игнорировал после раскрытия, психовал и в итоге покончил с собой. Не пытался поделиться с ним и словно винил Уилла одного в том, что из-за их связи семья Сеймура его возненавидела и пригрозила лишить наследства. Уилл, конечно, тоже себя ненавидел, но... Лучше б тогда виконт убил самого Блейка. По крайней мере, так он думал весной, когда все случилось.
- Спасибо. Ты... кхм... хочешь закурить? - откровенность - это не про Уиллоуби. На него редко такое находило, желание рассказывать что-то, или рассыпаться на сантименты. Так что да, ему проще предложить лучшему другу закурить. Дон скептически приподнял бровь, глядя на него. О, он отлично понимал, по крайней мере, некоторую часть мыслей Уилла. Они знакомы всего-то три месяца, но Уоллес научился понимать, хотя сначала считал, по всей видимости, что его сосед не более, чем пиздопротивный вечно угашенный нюхательным табаком придурок. Но сейчас он смотрел меланхолично, в некотором смысле, вполне мягко. Достав из кармана фирменного пиджака мятую пачку сигарет, Уоллес поделил две последние штуки между собой и Уиллом, который в свою очередь достал зажигалку и поджёг обе сигареты:
- Я хотел дать свою, но как пожелаешь, - произнёс он, запуская свободную пятерню в отросшие тёмные волосы. Донни затянулся, следя взглядом за его жестом как-то особенно внимательно:
- Ты решил стать Рапунцель? - беззлобно усмехнулся русоволосый, выпуская облачко дыма. Блейк фыркнул, хихикая, но ничего ответил, только тоже сделал затяжку.
- Похоже, мы слишком далеко ушли в лес, Даки.
- Видимо, да. Извини, мне надо было развеяться.
- Я это видел и поэтому и потянул тебя прогуляться, так что не извиняйся.
Их любую возможную дальнейшую беседу обозвали вой, человеческие крики и стоны, а так же хруст веток. Уилл открыл было рот, как Дон сразу осёк его:
- Даже не заикайся про лис!
Уилл усмехнулся.
- Ладно. Пошли отсюда, а лучше побежали, мне все это не нравится.
И они побежали, но кто бы мог подумать, что почти на выходе из леса наткнутся на ужасающую картину? Нечто человекоподобное со светящимися жёлтыми глазами, все в крови, сидело в скрюченной позе над телом... явно местного студента. Чудище утробно урчало и рычало, облизываясь, и затем рвануло к ним, но как только увидело, что Уиллоуби встал между ним и Доном, затормозило, несколько секунд вечности посмотрело на них, развернулось и побежало прочь в лес.
- Какого... хрена?! - наконец выдохнул Уоллес и... толкнул Блейка в плечо [видимо, потому что не мог дотянуться, чтоб дать этому верзиле подзатыльник]: - Ты ебанулся? Оно могло тебя сожрать! Вечно ты пытаешься собой пожертвовать. Даже не смей так больше делать. Черт, чуть сердце не остановилось.
Уилл промолчал и подошёл к телу, попытался осмотреть его с помощью фонарика на телефоне.
- Слышь, это походу Джерард, - немного дрожащим голосом проговорил Уилл. - Трудно разглядеть, его голова разбита и лицо в крови.
Дон подошёл, наклонился и тут же отвернулся, стараясь победить рвотные рефлексы.
- Пиздец, господи. Он был хулиганом, но хотя бы меньшей мразью, чем Мэттью Клегг. Что это было за существо?
Уилл сморщился и отвернулся, выпрямившись.
- Я не знаю... я точно видел когти и клыки и эти жёлтые глаза... и кажется пару хвостов, но они были больше похожи на тень. А может, мне почудилось...
***
Не стоило рассказывать про когти, клыки, глаза и хвосты кому-либо. Все, кроме Дона, просто смеялись над ним. Некоторые начали шататься, что Уиллоуби и Дональд сами убили Джерарда, возможно, случайно в драке, из-за того, что он их доставал. Доказывать ошибочность этого дурацкого слуха у парней не было никаких ресурсов, и они старательно игнорировали шепотки.
Кто бы мог подумать, что через пару дней после происшествия в школу приедет агент ФБР?..

ТАРДИС трясет сильнее обычного - ожидаемо сильнее необычного. Приходится держаться за все и ни за что одновременно, припоминая одно особенно буйное родео в шестьдесят восьмом году на Альдебаране, а ведь там гравитационное поле было нестабильно каждые пять метров! Доктор не жалуется, ни капли! Наоборот с особым задором рассказывает Секси об этом приключении - не то, чтобы она не знала этого и без нее, но приятно же разделить воспоминания. Доктора, конечно, удивляет, что ТАРДИС так сильно шатает, но возможно это было связано с тем, что она еще не до конца адаптировалась к новым деталям. Своенравная детка.

В тряске она едва не упускает вибрацию мобильного телефона. Впрочем, все, что связано с телефоном она довольно часто упускает - она вроде как до сих пор обещала перезвонить Бенедикту Камбербэтчу... упс? А еще смски от Торчвуда, чатик с ЮНИТ, инстаграмм иллюминатов... О до сих пор обижается, что Доктор отвечает невпопад - не слишком сильно, но достаточно. Возможно, это он сейчас? Доктор кое-как открывает телефон, и вместо знакомого оформления чата...

Телефон падает из рук.

- Ангел! - она достает из-за пазухи звуковую отвертку, направляет ее на телефон. Срочно отключить. Срочно!
ТАРДИС снова трясет, так, что выбивает из ее рук отвертку и отключает свет. Всего на мгновение - следом подключается аварийное освещение, но плачущий ангел уже у консоли. Быстрый! Очень быстрый.
И очень-очень опасный.

- Тебе лучше убираться из моей ТАРДИС, - на место недоумения и испуга приходить злость и решимость. Ангелы были опасны и умны, от того остерегались Доктора. Забирая из раз у Доктора самое дорогое, глумясь и издеваясь... Нет, она не позволит забрать свою ТАРДИС. Никогда. - Пока у тебя есть возможность.

В немигающем взгляде Доктора серьезность мешается с предупреждением. Ее предупреждение для Плачущего ангела не милосердие, не попытка решить все мирно, лишь попытка сдержаться, быть лучшей версией себя. Она не позволит забрать ТАРДИС, чего бы ей этого не стоило. Ей просто нужна была минута времени, чтобы придумать план.
ТАРДИС снова трясет - но Доктор улавливает в этом намеренную тряску, сбивающую с ног, заставляющую покатиться кубарем прямо к открывающимся дверями.

- ЧТО ТЫ ДЕЛАЕШЬ? - вопит Доктор, прекрасно зная, что старушка в очередной раз старается ее защитить. Она даже не успевает ни за что зацепиться, выпадая на сырую землю. Глупая-глупая-глупая!.. Щемящая несправедливость и отчаянное возмущение переполняют грудь так, что на миг становится тяжело дышать. С трудом делая выдох, она примиряется с необходимостью действовать.
Это непохоже на координаты того места, куда она планировала изначально - и где тут старина Элвис? Было ли это координатами, которые в экстренном порядке переменила ТАРДИС или же насильно введенные ангелом? Вопрос. Доктор любит вопросы. С вопросами можно работать, не то, что с ответами.

- Итак, что у нас есть, - Доктор не может не размышлять вслух, делиться мыслями с окружающими было не столько привычкой, сколько неискоренимой частью натуры. Количество окружающих, которые стремилось к нулю, ее ни капли не смущает. - Время? - делает особенно глубокий вдох, пытаясь уловить его на запах. От каждой эпохи пахло совершенно по-разному, судя по сырости воздуха, двадцатый век. Нотки приближающейся экологической катастрофы даже приближали к концу шестидесятых-началу семидесятых. - Место? - она с легкостью припадает к земле, прислушиваясь к движению тектонических плит. Довольно хмыкает - как минимум, тектонические плиты были, уже больше, чем стоило надеяться. Она определенно улавливала что-то почти родное - не старушка ли Земля это? Точно же она. И мгновение спустя хмурится - звучит не так, как надо. Определенно не так.

Показания звуковой отвертки тоже будоражат. Вопросов становится все больше, и они даже начинают соперничать в ее плане за первенство с явной войной против плачущих ангелов за собственную ТАРДИС. Восхитительно! Ужасающе. Ужасающе восхитительно. После самых очевидных и первичных исследований следовало приступить к неочевидным - прогуляться по местности и осмотреть округу. Если смотреть глазами (которым не очень-то и стоило доверять!), то на вид и вовсе обыкновенная деревушка. Очень пустая, правда, но с кем не бывает?

- ЭЭЭЭэээйо! - клич Фредди работал всегда. А, точно. Если это семидесятые, то небольшой спойлер. Доктор особого стыда не испытывала, Квины людям семидесятых определенно понравятся. - Здесь кто-нибудь есть?

Доктор решает пойти по-старинке - вломиться в первый же попавшийся дом. Тем более, что все равно вокруг было темно и ночью бродить в потемках без фонаря было делом неблагодарным, фонари же такие прикольные!

- Меня зовут Доктор, я оказалась здесь нечаянно, тяжелая посадка, и... - и звуковая отвертка делала любую закрытую дверь открытой. Конечно, можно было дождаться того, чтобы кто-то открыл ее, но зачем, если можно проявить чудеса самостоятельности? Внутри дома горит свет, а значит внутри кто-то есть, а значит весь ее разговор далеко не в пустоту! - Ривер?

Доктор застывает.
Вопросов становилось так много, что удерживать их в голове становилось все сложнее, они превратились в рой гудящий и жужжащих пчел, хаотично и быстро перемещающейся внутри. Но вместе с тем присутствие Ривер все прекрасно объясняло - не объясняя ничего вообще.

Понятия не имею, как разговор этот начать лучше, вряд ли есть действительно подходящие слова, что ситуацию смогут сгладить в самом начале. Зато уверен, что разобраться с этим нам всё-таки придётся. И лучше сегодня именно, пока всё не обострилось само по себе, как бывает обычно, не стало известно откуда-нибудь не от нас, как случалось уже.
Я понимаю прекрасно, что и в первый раз, как только случилось всё, должны были с Эррерой тем поделиться, как с частью моего прошлого и лучшей подругой Майи, потому что так действительно было бы правильно. Но дни шли, мы с Бишоп отвлекались друг на друга и постоянно откладывали не самый простой разговор, в котором расписаться бы пришлось, чем занимаемся за спиной Энди. Даже если это она со мной порвала и вроде бы, я никакой моральной ответственности нести не должен был за всё то, чем занимался в свободное время. Как и Майя, вроде бы, обязана не была отчитываться за то, с кем кувыркается, когда есть такое желание.
Но мы правда усложнили всё в тот раз, ничего не сказав, заставив Энди всё узнать случайно, словно намеренно действовали за её спиной, а потому, в этот раз исключительно правильно всё сделать решили. Теперь особенно, когда всё за последние пол года не стало проще, между нами троими. И всей остальной частью, если говорить о капитанстве Майи, с того самого момента, как она приняла его. Бросила меня, только бы перед шефом обвинить в излишних чувствах, а значит - недопустимой слабости. Приняла место, обещанное её подруге с самого детства, даже если было в этом звучании нечто неправильное. Всю команду против себя настроила, демонстрируя не столько властность, сколько способность унизить скорее, в свете всех её действий.
Даже если едва - едва начала признавать собственные ошибки, спустя столько времени, оставшись наконец в одиночестве. Может быть не был в её глазах никогда лучшим парнем на планете, но и вспомнить не так уж многих можно было бы, кто действительно к ней относился серьёзно. Может быть Энди и была конкуренткой на пути к собственным целям, но всё же, лучшей подругой, как ни крути. А вся остальная часть была нашей семьёй, без исключения. Нельзя было поступать так грубо с каждым из нас.
И если то, что она говорит мне сейчас о чувстве собственной вины перед нами всеми - правда, то тогда это действительно хорошо. Потому что иначе, вне зависимости от чувств моих к ней, мы вряд ли смогли бы хоть что-нибудь исправить. Я понимаю, что к ней испытываю, с тех времён ещё, что она назвала "не отношениями" и несмотря на её поступок не переставал, понимая всю глупость собственного подхода.
Вот только, влечения моего недостаточно было для того, чтобы всё исправилось. И уж точно, не собирался стороны выбирать, кого собираюсь поддерживать в этом противостоянии, что в нашей части сложилось. Энди или Майя, Майя или все остальные, достаточно злые на неё для того, чтобы подзабыть немного, что когда-то они были друзьями. Вряд ли мог от Бишоп отвернуться, раз уж снова встречались и теперь уже с полным её признанием, что так оно и есть. Но и сказать, что Хьюз и Миллер неправы в реакциях своих на её тиранию, тоже вряд ли было бы честно.
Так что, когда она решила, что вместе нам быть всё-таки лучше, чем нет, условия мои озвучены были не только касаемо нас двоих, но и всего остального. Эррера была со мной рядом во все моменты жизни, вне зависимости от того, что в них происходило, с ней же я жил столько времени в последнее время, когда Майя по нам обоим прошлась в ботинках своих и даже не подумала извиниться. Мы несколько раз возвращались к прошлому, сразу договорившись, что для обоих это не будет ничего значить, много говорили о себе и нашей части, о прошлом и будущем, о чём мечтаем. И отношения наши, мне кажется, лучше стали в последнее время, чем когда официально встречались, пусть даже, скрывали всё это от нашей части. Тогда был секс и эмоции, теперь - доверие. Второй раз, на ту же тему, мне определённо предавать его не хотелось.
Что сделал бы обязательно, застань она нас снова где-нибудь в части. К тому же, что съехать от неё собираюсь тоже вряд ли будет сложно не заметить, даже если не сразу из собственной комнаты заберу все свои вещи. Я понимаю, Майя о чём беспокоится, если речь идёт о нас с Энди, вместе с нашим прошлым и недавним ещё настоящим, скрывать которое даже не стал, ревность - не то чувство, игнорировать которое легко, когда оно всё-таки возникло. И если она шаги определённые делает для того, чтобы всё у нас с ней по-настоящему было, то и мне идти ей навстречу придётся, как ни крути. Я не могу с бывшей жить, изредка к ней сбегая, как к любовнице, с которой собственного будущего не вижу. Мы правда в этот раз решили сделать всё нормально, ради друг друга.
Так что, разговор с Эррерой вряд ли откладывать нужно, оттягивая не самый простой момент. Она слишком зла на Майю пока для того, чтобы помнить про дружбу их, а я не хочу меж двух огней оказаться, не имея понятия, какой начать тушить первым.
И мне важно, чтобы обстановка в части нормализовалась наконец, из враждебной превращаясь в ту, которой была раньше. Мы - семья, вне зависимости от того, какие ошибки совершили и кем друг другу приходимся в частности. Стоило бы давно уже решить это. К тому же, мы втроём - руководители наших ребят, нельзя их заставлять разрываться и не понимать, кого слушаться, в конечном итоге. Может быть Бишоп капитан и приказы её не должны обсуждаться, но мы же все понимаем, как это работает.
Пять минут до прихода Майи, если будет пунктуальной и пора уже завести этот разговор, судя по всему, Эрреру предупредив, кто станет нашей гостьей сегодня. Заранее не стал специально, чтобы не успела из дома сбежать, под любым предлогом надуманным, только бы не вести диалог с той. Он у них не сказать, что в последнее время выстраивался хорошо. Любая фраза и конфликт разгорается в полную силу, вовлекая всех в эту бурю, в которой устоять на ногах вряд ли получится. Это всё действительно было пора уже прекратить. И если я - связующее их звено сейчас, то на меня теоретически и возложена эта ответственность.
- Я уже пиццу заказал. Много пиццы. И купил крепкий алкоголь, не парься на тему ужина. Рассматриваю Энди, что на кухне суетится, определяясь с тем, что готовить сегодня и в принципе, намеренно этой обязанности лишил её. Во-первых, не хотелось бы нагружать, пока нам троим есть, что выяснить. Во-вторых, хотелось бы вечеру придать хотя бы немного беззаботности. Ну и в-третьих, вряд ли нож в руках Эрреры - хорошая идея, пока я буду озвучивать, что съезжаю отсюда ради главного антагониста в её жизни сейчас.
Хотя, последнюю шутку вслух вряд ли озвучить придётся сегодня, в конечном итоге.
- Давай вечер проведём более-менее расслабленно, сегодня выходной, завтра тоже. И нам, помимо прочего, нужно серьёзно поговорить, ужин пока далеко не главная проблема. Подобные слова всегда как-то неловко вслух произносить. Хотя бы потому что ты знаешь, что простого диалога не выйдет. И тот, кто их слышит, скорее всего, тоже понимает это прекрасно.
Да и Андреа меня настолько хорошо знает, что вряд ли по оттенкам чувств догадаться не способна, когда действительно хочу сказать что-то важное. Мы ближе, чем это просто можно было бы определить как "бывшие, которые пару раз возвращались к прошлому". Секс можно обезличить, превратить в нечто несущественное, но доверие - нет. То, что сложилось между нами за последние годы, что находимся рядом. Я всегда был с ней рядом, в самые тяжёлые моменты, что приходилось переживать. А она - со мной. Трудно было игнорировать это в угоду другим своим чувствам, какими бы они не были.
- Слушай, у нас сегодня гостья будет, придёт через несколько минут и понимаю, что можешь разозлиться сейчас на то, что её пригласил, но так было нужно. Складываю руки на груди,  Энди разглядывая, до которой вряд ли не доходит сейчас, кто именно это будет. Про Вик так и сказал бы, что она к нам завернёт, как зачастую бывало, с того момента, как съехались. Про кого-то другого тоже и не темнил бы до последнего, просто чтобы Эррера не могла хоть как-нибудь изменить этот факт и сбежать из дома, в нежелании с Бишоп общаться. Ей не трудно это в части делать было, когда та пыталась разговор завести, но в пределах стен собственной квартиры её присутствие игнорировать труднее будет.
И я понимаю прекрасно все её чувства по отношению к Майе, по мне та тоже не меньше проехалась, если в целом. Я опытнее был лейтенантом, чем они с Эррерой вместе взятые, а она обвинила меня в слабости, прямо перед шефом. Я тоже думал, что мы - одна семья, а она бросила меня, даже не признав, что между нами вообще отношения были. И я тоже злился, на всё то, что она делала, в качестве капитана, даже если отмалчиваться предпочитал, в отличии от Хьюз, по привычке своих чувств не скрывающей.
Но никто из нас изменить не мог того, что она всё это сделала. Только отношение к этому и к ней самой. Если у  неё достаточно сил будет для того, чтобы попросить прощения за это всё. По крайней мере, как сделать она мне обещала.
Мои личные чувства к ней принципиального значения не имели, если бы всё остальное не изменилось. И если она в своих ко мне расписалась, то как минимум, доказать это была должна. Что стала другой и будет поступать иначе. Что мне можно ей доверять вновь. Скрывать всё то, что испытывал, было бессмысленно, в свете того, с какой лёгкостью она вновь смогла вернуть всё между нами. Я даже не смог нормального сопротивления этой идее оказать, даже понимая всю бредовость момента. Но начинать хоть что-нибудь, второй уже раз, всё равно на своих условиях собирался.
И мне нужно, чтобы Энди не злилась на нас обоих за то, что снова начали делать с Бишоп. Я был свободен, когда мы сошлись с Майей и был свободен, когда с Эррерой занялись ничем не обязывающим сексом, после того, как съехались. Сразу договорились, что это просто способ провести время приятно и не думать о проблемах, что нас окружают. И даже ревновать друг друга, как таковые, давно уже способны не были, мне кажется, в свете всего. Мне правда импонировала идея её вместе с Салли, раз уж чувства возникли, несмотря на все их проблемы. И Энди, мне кажется, никак не реагировала на то, что я несколько ночей не был дома, после нашей с ней посиделки в том баре, откуда ушёл чуть раньше неё, сказав о том, что с девушкой буду. Вряд ли два и два не сложила, между вечером тем и отсутствием моим в нашей квартире. Но я мог сказать ей  о том, что с "кем-то" и не сразу решился про то, что с Бишоп, пока всю ситуацию с ней не выяснили. Сразу определил той, что никакого больше тайного секса и упрощения до "без обязательств". И лишь только после этого решил с Эррерой поговорить, когда всё стало чуть более-менее определённо. Потому что Майя сейчас враг всей нашей части и Энди лично. Вряд ли это было таким уж простым моментом, не требующим серьёзного разговора.
К тому же, подставлял ту немного всё-таки в том, что всё же съеду в ближайшее время. Не мог сказать ей это за столом и при всех, во время обеда в нашей части.  "Эй, Энди, я понимаю, что ты чувствуешь себя преданной Майей и вы вроде враги, но мы вновь с той встречаемся, и я сваливаю. Передай пожалуйста перец." Всё, что мог Бишоп гарантировать, так это отсутствие любых чувственных моментов между мной и Эррерой. Но не свой побег у той за спиной, без всяких лишних объяснений. Потому что я, несмотря на все свои чувства к Майе, не выбирал её сторону в этом конфликте, всё ещё считая неправой. А просто хотел наконец всё сделать правильно и позволить ситуации в части устаканиться. Мы должны были вновь стать одной командой, так больше нельзя продолжать было.
И если то, что я уезжаю и  мои отношения с  Бишоп могут Андреа показаться проблемой, то это лучше сегодня решить было, не откладывая обсуждения до тех пор, пока они будут лишены уже всякого смысла. Обиды могут лишь хуже становиться со временем, оно в этом ни черта не помогает. Лучше их на корню зарубить.
- Я понимаю, что ты с ней даже разговаривать не хочешь, но поверь, так всё-таки надо. Нам обоим нужно с тобой пару вещей обсудить. Вижу прекрасно, как Эррера напрягается. Вряд ли не догадывается, что диалог об их конфликте вести всё-таки придётся. И то, сколько раз они сцеплялись друг с другом, прямо на глазах у всех, вряд ли хорошим показателем было того, насколько она готова уже идти на контакт. Я понимаю глубину её обиды и чувство предательства, сильно задевшее. Это было непросто. Но с этим всё равно же не жить было ещё как минимум десятилетие.
К тому же, Бишоп  обещала мне, что не будет отстаивать собственную правду больше и это "шеф выбрал меня". И к чёрту гордость, как ни крути. Её поступки привели к ситуации, что на станции царила сейчас. И вряд  ли хоть кто-нибудь не понимал, что продолжать так нельзя. Роберт вовсе слепым не был, в качестве нашего шефа. И если капитан не может подчинённых собрать воедино, а лейтенанты - его же враги, то это очень плохой знак для части. А ещё - проблема, которую ему придётся решать, так или иначе. Чего бы нам всем троим, как мне кажется, не особо хотелось. Решения руководства зачастую радикальны и к одному сводятся - прислать кого-то чужого, кому плевать будет на что-то личное.
- Так что, пицца, алкоголь и решим сегодня все существующие проблемы. Мне есть, что сказать тебе, но сделаю это уже в присутствии Майи, будет честно, если она при этом будет присутствовать. И ей есть, что сказать тебе, а я просто прошу хотя бы выслушать её для начала. Плечами только пожимаю, сокращая расстояние между собой и Энди, зная прекрасно, насколько может сейчас на меня злиться. Потому что не спросил её, нужен ли ей этот вечер. Даже если точно знал, что да. У нас с Эррерой тоже немало сложностей было в своё время, как ни крути. Но их можно в прошлом оставлять, ради чего-то действительно важного, было бы только желание. А они не могут просто перестать быть лучшими подругами, спустя пять лет, из-за того, что в какой-то момент всё пошло не так.
- Только не злись, ладно? Все мы обсуждать ничего не любили, проглатывая собственную злость и делая вид, что всё абсолютно нормально. До того момента ровно, когда она не проявлялась в самый неподходящий момент и всё становилось действительно хуже. Гораздо хуже того, что могло бы быть, если бы мы только научились говорить друг с другом и приносить извинения. Это не так сложно делать, судя по всему, раз уж даже у непримиримой Бишоп со мной получилось. С Энди ей должно быть даже проще. Мне с Эррерой из-за того, что её оставляю, хоть сам предложил вместе жить - тоже. Мы поддержали друг друга в сложный период, но оба не могли застрять только в этом.
Приобнимаю чуть Энди, чувствуя прекрасно её напряжение, давая понять, что всё хорошо, если в целом. Между мной и ней нет проблем, как таковых, мы их не создали. Только обстоятельства вокруг. И я не для того, чтобы вечер ей испортить, пригласил сюда Бишоп, никогда не страдал припадками вредности.
Просто знал, что прав, стараясь подать информацию о нас с Майей ей правильно, а не так, словно это не значило ничего для меня. Просто сложные вечера тоже нужны порой для того, чтобы последующие дни стали лучше.

...Ее дневная дремота оказалась недолгой и пустой. Как ни странно, кошмаров из-за непростого разговора с сестрой не последовало. Зои была готова к разным поворотам. Не сказать, что сестру и мать она знала в идеале... но это... это сложно объяснить. Наверно, она просто верила в Хлою как в отдельную от Одри личность, просто нужно время, чтоб Хлоя реально отделилась, и Зои готова была ей это время дать и ждать, не бросаясь нелепыми обвинениями и обидами.
Просто сестре тоже нелегко, и это видно.
В ней боль, и не такая уж сильно затаенная, проблема в том, что люди, Хлою окружающие, эту боль видеть и замечать не хотят. Они привыкают наивно думать, что если кто-то в роскоши живет, то трудный характер - следствие одной лишь избалованности. Но все намного сложнее. И пусть мало кто поверит Зои, сочтут милой наивной малышкой, которая сестру просто пытается оправдать, Зои плевать, за кого ее будут держать саму. Она просто не позволит говорить про нее гадости. Она не маленькая и не глупая. Она Хлою не идеализирует, но верит в нее. Верит в ее многогранность, которую большинство не видит.
Но это их проблемы.
Поэтому пусть младшая Буржуа и вспылила немного - ну с кем не бывает, правда? - она не обижается на сестру и не боится ее. И кошмары ей не снятся из-за такой мелочи, какой бы Зои ни бывала нервной и мнительной.
Так или иначе, дремота сползла медленно и постепенно, расщеплеямая ярким солнечным светом, проходящим сквозь большое окно. Этот свет щекотал ее веснушчатое лицо и заставлял морщиться и жмуриться, словно ленивую кошку. Однако чаще часах пятнадцать:двадцать, еще, можно сказать, середина дня. Девушка потерла лицо и осмотрелась вокруг. Дверь закрыта? Зои поднялась с постели, подошла к двери и прикрыла ее, выглянула в коридор. Никого. Дверь не была закрыта на замок, значит, кто-то просто так позаботился о том, чтоб никто не разбудил девчонку. Она рассеянно улыбнулась, будучи почти уверена, что это папа или сестра, потому что матери такие жесты не присущи. Она б скорее разбудила, пришла бы с каким-то скандалом и новостями моды, критикой одежды младшей дочери, а потом ушла бы, оставив дверь раскрытой нараспашку. В крайнем случае, дверь мог прикрыть дворецкий Жан, который всегда дружелюбно и далеко как-то по-родственному относился к дочерям своих господ.
Зои снова прикрыла дверь, после чего отправилась в ванную, принять быстрый душ. Затем на скорую руку высушила волосы феном, собрала резинкой в хвост и переоделась, а затем, взяв рюкзак с небольшим количеством самых нужных вещей и закрыв комнату на ключ, вышла в коридор и позвонила папе, сказав, что хочет сходить погулять. Ей едва удалось отговорить посылать с ней сопровождение и от лимузина отказалась. Ей не хотелось поездок, ей хотелось размять ноги.
Довольно вскоре ей захотелось есть, что она поняла по журчанию желудка, которое прозвучало слишком громко. На нее даже оглянулась женщина средних лет, заставляя смущённо покраснеть и отвернуться. На счастье, через дорогу виделась витрина пекарни. Выглядела она весьма эстетично, так что Буржуа просияла, дождалась, пока светофор даст ей зелёный свет и направилась к вожделенному заведению, вошла, звякнув колокольчиком, и поглядела вокруг. И чуть не села на месте от густых сладких и не только ароматов, едва успев сглотнуть слюну. Похоже, она была ещё более голодная, чем ей казалось ранее. Что выбрать?
За кассой сидела приятная женщина среднего возраста, кажется, несколько азиатской внешности. Глаза ее смотрели доброжелательно, она лишь произнесла спокойно и не стала торопить. Да и Зои пока была единственной посетительницей, так что и спешить вроде как некуда.
- Здравствуйте, мадемуазель, - вежливо поздоровалась женщина.
- Здравствуйте, мадам, - несколько робко ответила девушка.
Тут колокольчик зазвенел снова, а дверь открылась, и в нее несколько неловко попыталась протиснуться девушка с небольшим ящиком яблок. Одно из них выпало на пол, прямо под ноги нововошедшей, заставляя ее покатиться и практически упасть, но Зои наконец соориентировалась и перестала тупо смотреть на происходящее, придержав девушку за запястье и локоть:
- Хэлооу! - от неожиданности она даже заговорила по-английски, потому что слишком давно не была в Париже. - Осторожнее! Ты не ушиблась? Извини, надо было мне открыть и подержать дверь, чтоб ты могла войти, но я сегодня не очень хорошо соображаю после перелёта, - снова французский, но всё еше не очень уверенный. Смущённо, даже немного виновато, Зои отвела взгляд.

...Натаниэль не слушает его, совсем. Он так ненавидит его, так жгуче ненавидит, что перебивает, яростно выкрикивая:
— Заткнись! Заткнись! Заткнись! — кричит он так, что на миг Марк глохнет и жмурится. Но его заставляет покачнуться и открыть глаза сильная пощечина и последующие жестокие слова Натаниэля: — Не хочу тебя видеть и слышать, да и в принципе знать о твоём существовании. Ты — досадная ошибка природы, которой не должно было быть изначально. Почему твоя мама не сделала аборт? Какой кошмар. Посмотри на себя... ты такой жалкий. Как ты вообще живёшь? Хотя, зачем я с тобой разговариваю. Пойду-ка я, боюсь заразиться от тебя никчёмностью. — выпаливает Куртцберг. Каждое его бессердечное слово впивается Марку в сердце.
Ошибка природы. Аборт. Лучше б его мать сделала аборт. Марк ошарашенно пялится в лицо Нату - и получает от него плевок в свое. А потом рыжий художник просто уходит прочь. Марку кажется, что он задыхается от боли в груди, от горечи. Он съезжает спиной по стене, плотно зажимая рот обеими ладонями.
Ошибка, ошибка, ошибка...
Когда позже днем Маринетт спрашивает его о чем-то, Марк даже не слышит вопроса, но, кажется, она спросила, почему у него такие красные глаза. Он просто извиняется невнятно, стискивает зубы и панически бежит прочь.
***
Его ночь совершенно бессонная, он так и не смог закрыть глаз, не смог отпустить поток мыслей и расслабиться. Он просто лежал на спине и беззвучно рыдал, закусив основание большого пальца правой руки. Неужели он действительно настолько ранил Ната, что можно настолько ненавидеть? Неужели он заслуживает всех этих слов, этих плевков в лицо и пощечин? Он правда настолько омерзителен?..
Марк судорожно вздыхает в ночи.
Раньше Марк робко молча мечтал, что сможет хотя бы подружиться с Натом: наивно думал, что талантливый художник обязательно чист душой и добр ко всему живому. Да, он стеснялся признаться Нату в чувствах, он бы вряд ли осмелился. Но все же не приходило ему в голову, что человек его мечты будет столь ненавидеть его. Лучше бы Марка правда не существовало.
***
Так и не поспав ни минуты, он поднялся рано утром с постели, с отвращением посмотрел на себя в зеркале, умылся. Попытался замаскировать синяки под опухшими глазами, но получилось так себе. Завтрак в горло не полез. Мальчик тяжело вздохнул и отправился в коллеж, хотя до начала занятий было ещё много времени. Осенний ветер обдувал его лицо, и было довольно прохладно. Марк поежился. Усталось наваливалась на него и теперь он жалел о том, что не спал.  Было бы кстати купить стакан кофе в киоске, но те еще были закрыты. Ансьелю оставлось лишь тереть лицо дрожащими пальцами. В конце концов, когда он добрался до коллежа и начались занятия, его вырубило на первом уроке - у мадам Бюстье. Как ни странно, та не стала ругать его, но подошла после звонка и осторожно разбудила, пыталась распросить о том, что с ним происходит. Оказалось, Роуз Лавлён накануне видела издалека, что Натаниэль унизил его. Марку было нечего ответить. Он не хотел жаловаться доброй женщине на ее сына и мог лишь пролепетать, что он сам виноват. И тут же постарался ретироваться, оставив ее в недоумении. Позднее Аликс и Маринетт рассказали ей вкратце историю возникновения Ревёрсера несколько дней назад, ситуацию с тетрадью. Марк бы это не одобрил, но Аликс считала, что быть другом не значит умалчивать об ошибках. Она знада Ната и понимала, что он не в себе, а значит, его надо угомонить. Нельзя поощрять друга в его временном помутнении рассудка. К тому же, его странные проступки могу привести к повторной акуматизации Марка, что представляет опасность для всех, кто будет причастен или даже просто попадет под горячую руку Ревёрсера 2.0. Калин Бюстье была шокирована и растеряна поведением сына. Но пока совершенно не знада, что ей сделать.
Так или иначе, к обеду Марк, добитый издевками еще парочки школьных хулиганов был на взводе и решил, что ему нужно спрятаться и перевести дыхание, чтоб не словить акуму. Стремительно теряясь мыслями в спутанном состоянии, он спрятался в туалетной кабинке, закрывшись, он пытается решить, как унять эту душевную агонию. Внутренний голос услужливо посоветовал заглушить ее небольшой толикой физической боли.
Точно, в сумке есть канцелярский резак.
Достает его и снимает митенки с рук. И вскоре его пальцы и тыльные стороны ладоней покрываются паутиной тонких царапин, а глаза теряют ясность и концентрацию.
Но тут послышались звуки, указывающие на то, что в туалет кто-то зашел. Черт. Марк срочно оторвал кусок туалетной бумаги, завернул резак и спрятал в сумку, натянул перватки обратно, а затем нажал кнопку смыва, чтоб никто не заподозрил его в странном поведении. Иначе отправят к психологу или к кому там отправляют людей, которые вредят себе?.. Так или иначе, он вышел из кабинки, хотя лучше б оставался внутри, так как выйдя, он столкнулся с Натом. Тот, узрев ненавистного мальчишку, тут же довольно просиял и громко жутко рассмеялся.
— Так-так-так, ну и ну, вот это чудеса! Дерьмо само выбралось из унитаза! Фантастика! — опять такие унизительные слова. Марк лишь прикусил губу и нахмурился. Другой бы уже к черту послал, но у Ансьеля язык не поворачивался: все глубже под землю Натаниэль забивал его самооценку. Не то, чтоб Марк хотел верить, что он все это заслуживает, но сил возразить и защититься хоть словом уже не было. — У тебя слишком ровный тон кожи. Мне кажется, это нужно исправить! — заявил вдруг Куртцберг и... врезал ему кулаком по носу. Кровь начала капать на одежду. Марк был ошарашен и к тому же заторможен из-за усталости и недавнего психоза. Следующий удар пришёлся в живот, и Марк рухнул на колени, ударяясь ими о кафельный пол. Однако Ната не останавливает вид поверженного врага.
— Вооот, так-то лучше. Надеюсь, ты поймёшь, что нельзя играть с чувствами людей, жалкое ничтожество. Ты такой забавный. Кстати, я слышал, ты боишься пауков. Какой смешной. А я их люблю и даже ношу с собой.
Что? Откуда он узнал? Что он собирается сделать? Марк панически завертел головой, не в силах пока подняться с колен. С трудом он разглядел, как рыжий хулиган достал из кармана пиджака стеклянный пузырек и открыл крышку. А затем схватил Ансьеля за волосы и опрокинул на него пузырек, вытряхивая маленьких паучков. Марк почувствовал, как сердце бешено заколотилось. Он действительно адски боялся пауков, потому что в детстве тропический питомец матери укусил его, и Марк чуть не умер. Сначала он просто опасался восьминогих существ,  но со временем всякие хулиганы довели его арахнофобию до пика и удушающих панических атак при одном лишь взгляде на паука.
- Нет, нет, пожалуйста, убери их, н-не надо! - взвизгнул Ансьель, беспомощно трепыхаясь в руках Куртцберга. Все тело охватила дрожь и он едва мог продохнуть. Разум полностью отступил, освобождая путь ужасу. Кто прилетит быстрее, акума или амок?.. пауки ползали под кофтой и где-то в волосах, доводя Марка до исступления. Кровь из разбитого носа и порезов на руках стекала на пол туалета, куда капали еще и слезы. - Прошу тебя, убери их! Я же говорил, что я не собирался играть с твоими чувствами, клянусь! Пожалуйста, прекрати это!

Не верится, что Смитти в очередной раз повёлся на разводку в стиле "я адвокат, пора меня отпустить, потому что в соответствии  с уголовным законодательством, вы не можете меня тут держать." Двадцать лет. Двадцать лет он работает в полиции Лос-Анджелеса и...Впрочем, все мы знаем, что это Смитти. Злиться бесполезно, как и пытаться сказать ему, что всё это неправильно. Мы просто научились это исправлять.
Впрочем, радует его нелюбовь к ответственности любой и отсутствие всяческой амбициозности, если говорить про службу. Когда нас с Греем обоих не было в участке, тому пришлось оставить Смитти за главного, по старшинству званий. И боже мой, я буквально простился с ним, зная прекрасно, к каким событиям мы сможем вернуться. Индюки, наполнившие всё здание? Вода по пояс даже таким, как я? Участок сгорит? Всего ожидать было можно, на самом деле, а остаться не могли оба, отправившись в Сан-Квентин на УДО одного из ребят, которых вместе туда отправили, удостовериться, что это не случится. И были без телефонов. Я ничего абсолютно хорошего не ждал от участка, руководить которым на целый день остался Смитти. Даже не звонил потому туда, чтобы узнать обстановку, просто не мог психологически заставить себя. Беду лучше один раз увидеть, чем услышать о ней, думать о том всю дорогу потом, не зная реальную обстановку и потом увидеть, что ещё слабо пересказали.
Правда, вернулись когда, участок Мид-Уилшер всё ещё на своём месте стоял, вокруг не бегали слоны и кажется, все даже выглядели нормально. В полицейской форме, а не костюмах из звёздных войн, на стоянке не выступали панки и главное, что здание устояло. Правда, внутрь всё равно заходил с тяжёлым сердцем, плохо представляя, что Смитти  устроить мог внутри уже. Отпустить всех подозреваемых, потому что они попросили? Отпустить всех офицеров домой?...Что угодно ожидать можно было действительно. И когда увидел, что работа налажена, весьма сильно был удивлён тому, что мы застали.
Хорошо, что у нас есть Чен. Люси Чен, отобравшая у Смитти право руководить и наладившая работу всего участка. И поймавшая сегодня преступника, который с лёгкой душой уже собирался сегодня нас покинуть, потому что офицер ему разрешил. Прямо до допроса, который Анджела провести не успела, изучая материалы по этому грабежу. Потому что представился адвокатом и Смитти поверил ему. Понятия не имею, когда момент с этим парнем мы пропустили и почему он всё ещё с нами.
- Слушай, не успел сказать, но ты молодец, что перехватила того парня, я понятия не имею, что делать со Смитти. Потому что, ну, ты же понимаешь, что  это Смитти. Усмехаюсь только, подходя к Чен, даже если чувствую себя несколько  странно. Это она обычно болтает до такой степени активно, что иногда просто невыносимо становится. И с утра обычной, вроде бы, Люси Чен была, трещать начиная задолго до брифинга. Потом прокатились немного, пообщались с людьми и я как-то не заметил, где этот переход случился  до неё, уткнувшейся в телефон и отвечающей по делу, и по существу. Не слишком комфортно себя чувствую, словно ролями поменялись и я теперь оказался тем, кому надо разговорить напарника, не желающего идти на контакт. К тому же, её поведение с одной из свидетельницей слишком странным казалось, когда она на неё сорвалась. Это я обычно наезжаю, запугиваю, угрожаю, говорю про законы и выгляжу устрашающе, в то время, как Люси собой само очарование и лояльность представляет. Мы определённо сегодня поменялись ролями, судя по всему.
Пытаюсь общаться с ней на нормальные темы, сталкиваясь с нетипичной совсем реакцией. И понимаю, что либо у неё случилось что-то, либо я где-то вновь повёл себя грубо, но пока и понятия не имею, в какой момент. На автомате резким бываю, говорю иногда нечто грубое, не замечая этого. Хоть и не помню, чтобы сегодня было что-то такое. Вернулись в участок, спасли ситуацию со сбежавшим подозреваемым, заполнили несколько форм и думаю, в принципе, что можно было бы ещё разок прокатиться по улицам, посмотреть обстановку, а после закончить смену. К тому же, мне неловко у Чен выпытывать при всех, что между нами вдруг стало не так, лучше бы остаться вдвоём, даже если не кажется, что Люси готова к контакту.
- Поехали, Чен, сегодня вечер пятницы, на улице может быть не спокойно, перед тем, как закроем смену, лучше посмотрим обстановку на улицах. Вижу, как кивает, с весьма недовольным лицом и отправляется к выходу, не сказав даже слова. И я понятия не имею, на самом деле, что именно всё это значит. Глаза только закатываю, понимая прекрасно, что проблема определённая есть и даже если мне не хочется, решать её всё равно придётся.
Прыгаю на водительское сиденье, завожу автомобиль и после минуты гробового молчания, решаю всё-таки, что наверное, подходящий момент.
- Слушай, надо будет составить отчёт в департамент по арестам в ближайшие три дня, займёшься? Можешь со своим, а не моим именем, чтобы знали, кто проделал всю работу. Начинаю с привычной темы, вызывающей обычно у Люси энтузиазм. Цифры, документы, почаще мелькающее её имя в официальных документах. К тому же, она официально была моей помощницей, должна была делать всё это.
- Так, хорошо. Знаешь, что я не люблю вообще всё, что угодно обсуждать, но по-моему, нам надо поговорить о том, что происходит. Бросаю взгляд на Люси, уставившуюся в окно и явно не испытывающую желания со мной пообщаться. Почти уверен, что ничего плохого сегодня не сделал и даже ни разу не рявкнул на неё. День вообще на удивление мирно прошёл, мне кажется. Да и с утра всё было хорошо, когда заступали только. Терпеть не могу все эти разговоры о чувствах, всегда говорил Чен, что они неуместны. Но сегодня, судя по всему, избежать не получится.
- Что не так? Сформулировать чётко сейчас вряд ли могу, что именно не так. Мне же даже ничего не предъявляли, в конечном итоге, не пытались объяснить, что именно не так, в любимом стиле. Придётся самому выяснять, судя по всему. И вряд ли это обернётся в нечто хорошее.
- Ты не пытаешься мне прочитать гороскоп на сегодня,  не рассказываешь об очередных предложениях, которые придумала для внедрения мною и Греем, и не делаешь ничего в общем-то, как Чен, которую я знаю. В чём проблема? У самого настроение портится, словно я сделал что-то настолько серьёзное, что Люси даже шуточки оставила свои и не старается поболтать. С самого  первого дня, как мне её выдали в качестве новобранца, не помню чего-то подобного. Видимо, действительно что-то серьёзное произошло, причин чего я нащупать не могу, даже будучи весьма опытным копом.
Понимаю, что поговорить действительно стоит, а время нашей смены подходит к концу, притормаживаю в подходящем месте, глушу мотор и прикрываю на секунду глаза, пытаясь сконцентрироваться. Не знаю, в какой момент между нами сложно стало так всё. После прикрытия и всего, что произошло там или гораздо раньше. Но с этим определённо, разобраться нужно будет.
- Серьёзно, что такого днём случилось, что ты вдруг...такая? Понимаю, что звучит несколько грубовато, но лучше сформулировать не могу в данный момент. Это неловко, это сложно и  я понятия не имею, не нарушаю ли границ сейчас и правильно ли вообще себя сейчас веду. Не понимаю потому что, происходящее со мной связано или что-то личное, с родителями, к примеру. Они у неё те ещё ребята. А ещё, мы друзья и наверное, нужно коснуться её сейчас или сделать ещё что-нибудь, приличествующее ситуации. Но это ещё более неловким стать может. Чен лучше разбирается обычно в таких ситуациях, даёт мне советы, подходящие ситуации. А сейчас вообще без понятия. Привык на неё полагаться в таких вопросах.

fleurie & tommee profitt — midnight oil

[indent]сгребая пачку со стола, ногтем дерево задевая, полировку в отставку тем самым отправляя. хруст табака меж пальцев, плотно ютящегося в пепельной бумаге. росчерк привычного_инстинктивного движения по кремнию, и добытый огонь ласкает край сигареты. манит_дразнит, играет в привычные ласки пересохшего леса, со вспыхнувшей спичкой. откинувшись на стуле, гладковыбритый подбородок задумчиво потираешь. привычка свыше нам дана: любить, заботиться, защищать и убивать. идеального хищника аквамарином, по царапине на дубе. кажется кто-то из биб и боб, снова не внял твоим просьбам, не играть с ножами у батиного стола. флер раздражения на морщине залегает, с пометкой: отыскать виновного и призвать к ответственности. как только начнется пересменка упырьего патруля, разумеется. а до тех пор, у тебя полно времени на отыгрыш самоедской лайки, по системе станиславского.

[indent]смолы и никотин легкие обволакивают, растворяясь в вампирской регенерации, минуя нефтяные загрязнения легких. праздное занятие, глупая привычка, за которой можно уличить пару минут для себя. подумать, взвесить, отвлечься от происходящего вокруг и просто постоять. постоянный бег изматывает даже самого проворного и сильного хищника. ты вот уже более тысячи лет не мог найти покой и угол, в котором тебя не будут пинать метафорическим ботинком по ребрам. указывать что и кому ты должен, требовать, угрожать, ставить условия. последняя номинация целиком и полностью присуждалась волчице, разумеется. женщина ураган_ женщина победа. если бы каждый раз, после того как Маршалл разбивала твое сердце, ты покупал бы магнитик, то уже забыл бы какого цвета твой холодильник и как он выглядит. Хейли ножом по венам прохаживалась, не стесняясь вырисовывать вензеля. после того как она вернула себе человеческий облик, волчица четко обозначила рамки. забрала твою племянницу, своего блохастого мужа и переселилась на другую сторону улицы. аккурат под твои окна, дабы ты мог созерцать все их телячьи нежности вблизи. что это, как не новая веха в музее пыток имени Владислава Колосажателя.

[indent]собрать выводок костюмов от Бриони и переселиться подальше от рассадника шерсти, было твоей лучшей идеей. можно сказать, единственно верной. твое сердце нуждается в отдыхе, а разум в покое, которого судя по Наполеоновским планам Никлауса, ждать придется до прихода второго Ренессанса. все что оставалось, это сбежать и жить своей жизнью, не пересекая ее с семьей хотя бы на пятьдесят процентов. пока не грянет, хотя о чем это ты, уже грянуло. твое первое дитя, твой единственный сын, что оказался с заводским браком, четко обозначил свою позицию в городе. а два хвоста в виде Люсьена и Авроры, только еще больше добавляли миллилитров в вечернем стакане бурбона. очередная затяжка и добрый глоток из пузатого стакана, обласкали по голове невидимой рукой. а вот тишину и твое умиротворение, разбила об пол, так внезапно со стуком о железную рельсу, открывшаяся дверь. теперь ты уже не был уверен, что переоборудованный загородный склад, был идеальным местом для ведения твоих "сверхъестественных" дел.

[indent]— Эллен, ты как всегда пунктуальна. — приподняв сосуд с жидким золотом, ты поприветствовал вошедших. допив содержимое и оставив посуду на край, сделал еще одну затяжку. в то время как в просторное, наполненное свежим воздухом помещение, вошли шестеро вампиров, под предводительством прекрасной Эллен. ты встретил ее два года назад, она играла на пианино в местном джаз баре, собирала приличную публику и, кажется была всем довольна. к слову, оказалось что кровь она любит не меньше чем ноты Херби Хэнкока. на фоне любви к музыке вы и спелись. как эффектная брюнетка, корнями уходящая в адскую кухню, Эли была смышленой, безоговорочно дерзкой и что самое ценное, не давала спуску мужчинам. а как своего рода убежденный феминист, ты ловил кинки на сильных и независимых. сегодня и все предыдущие дни, бывшая жительница большого яблока, управлялась с группой из восьмерых мужиков и не ловила промахов, до сегодняшнего вечера.

[indent]оглядев нечто любопытное в руках Джесси и Кита, одна из твоих бровей, предательски чуть вздернулась вверх. — никак променяла Лиама и Шимуса на новую подружку. — это был даже не вопрос, а утверждение. вместо ответа, тебе аки подарок на рождество, к ногам, буквально кинули на вид безжизненное тело. оценив великолепие у мысков своих ботинок и тяжело вздохнув, ты вновь вопросительно глянул на Эл. — ребята наткнулись на нее в проулке. думали туристка, а оказалось что ведьма. но необычная. я такого еще не видела, да и парни тоже. — кто-то из кучки крякнул, подтверждая правдивость слов. — необычная говоришь... и что в ней такого особенного? — подперев пальцами подбородок, ты внимательно вглядывался в мимику вампирши. сколь сильно та лукавит и юлит. — она касанием словно магию из них вытягивала. впервые такое вижу. — встав с насиженного и теплого места, ты перешагнул через девицу и сунув по хозяйски левую руку в карман, начал расхаживать и жестикулировать правой. — то есть, ты хочешь сказать, что эти двое. . . ммм, скажем так, не самые интеллектуально обезображенные члены вампирского сообщества, вновь смели ослушаться твоего приказа. смею заметить, моего, прямого приказа, о запрете кормления на улицах. они захотели поживиться молодой студенточкой и схлопотали пару магических пасов, так? и вы решили притащить эту девицу сюда, потому-что, расправься с ней сами, вам не сносить головы? я все верно подметил, поправь если где-то ошибся. — шагнув к девчонке, наконец-то удостоил ее своего зрительного внимания. — она уже наказала их за эту ошибку. ты бы видел их, Элайджа. от ее прикосновения, их кожа стала становится серой, они будто умирали.

[indent]белые, практически пепельные волосы прикрывали светлое_мраморное личико. ресницы начали подрагивать, а глазные яблоки под веками нервно бегать. все это и не только, ярко сигнализировало о пробуждении новоиспеченной гостьи Нью Орлеана. а вместе с ней, просыпалось и некое любопытство. что же это за девица такая резвая, что смогла отправить в нокаут, двух полнокровных вампиров со стажем больше года. плюсом, ее сила вызывала некую интригу. о сифонах ты слышал из уст в уста. говорят что это не правильные ведьмы, от которых отказываются даже родные и близкие, не то что ковены. и ты первый в городе, кто узнал о появление данной диковины. — кажется вы слишком сильно ее приложили, у девушки теперь из-за вашей неуверенности в собственных силах, будет мигрень. — как только ее большие глаза блюдца распахнулись на всю широкую, ты протянул ей руку, дабы помочь подняться. но вместо того чтобы воспользоваться твоими услугами джентльмена, барышня предпочла подняться сама. — было бы предложено. — заложив руки за спину, ты прошел к столу, за повторным разливом высокоградусного. — меня зовут Элайджа. — звук расплескивающейся жидкость, тут же рассек комнату и отразился в каждом вампирском ухе.

[indent]— а ты, видимо отлично умеешь заводить друзей. — бурбон приятно обжег горло, заставив нежно цыкнуть, да на краткий миг оглядеть потолок над головой. — прости за грубость, некоторые вампиры не обучены этикету обращения с дамами. с другой стороны, ты как я вижу, способна постоять за себя, если того потребует случай. — допив и освободив руки от посуды, ты облизнул губы, визуально очерчивая аккуратное ушко, за которое ведьма только что заправила снежную прядь. — ну, раз уж все мы здесь успели познакомиться поближе в столь краткий срок, было бы чудесно узнать кто ты такая и что делаешь в Новом Орлеане? местные ковены не особо жалуют приезжих ведьм, так что на красную ковровую рассчитывать не приходится. значит, у тебя есть свои, определенные цели в этом городе.